Задумаемся: как человек может принимать решение при совместном действии обоих факторов? Одни причины требуют действия А, а другие – действия Б. Как должен повести себя человек? Должен существовать какой-то алгоритм принятия решения: например, сравни силу действия причин и подчиняйся «более сильной», а в случае невозможности выбрать более сильную причину, используй случайный выбор. Но если такой или подобный ему алгоритм принятия решения существует, то, значит, никакой свободы нет. А если предположить обратное и считать, что алгоритма принятия решения не существует, то каким образом вообще может быть принято решение? Ни двухфакторные концепции, ни даже утверждение о много-многозначной детерминации (такая тоже упоминается в психологической литературе) проблему свободы выбора не решают, если не указано, как же, собственно, осуществляется выбор. А если указывается, то это означает, что свободы выбора нет.
Психологи-практики справедливо отмечают, что психотерапевтические концепции, психиатрические методы и субъективные представления о реальности действенны, если люди в них верят, т.е. принимают за реальность и на этом основании действуют. Подобные утверждения даже носят разные титулы: теорема Томаса, принцип Мейхенбаума и пр. Потому многие психологи видят причину свободного выбора в самом выбирающем человеке. Это замечательно, но, тем не менее, не решает проблему. Ведь при таком взгляде всё сводится уже к онтологической проблеме: является ли само субъективное следствием каких-либо внешних причин или нет? И снова та же страшная дилемма: если субъективное на чём-нибудь основывается, то свободы выбора нет, а если ни на чём не основывается, то нет и причин для его возникновения.
Е.П. Ильин пытается найти выход в следующей идее: «Конечный этап мотивационного процесса – выбор объекта и способа удовлетворения потребности – оказывается далеко отстоящим от первичной причины и является как бы независимым от неё (что дает ощущение «свободы выбора»), но в то же время детерминированным, хотя уже совсем другими причинами».[134] Он ссылается при этом на мое описание инодетерминации, когда какой-нибудь процесс зачинается по одним причинам, а продолжается по другим. Например, мы в Новогоднюю ночь открываем бутылку шампанского по одним причинам, а пена из бутылки выливается совсем по другим. Но и представление об инодетерминации – лишь предчувствие решения, но не само решение. Замысел Ильина не снимает проблему. Какая бы длинная цепочка причин ни была, на каждом ее шаге никакой свободы не может быть.
А.Г. Асмолов справедливо связывает свободу выбора с активностью личности. Ведь если личность не обладает свободой, то как она может проявить свою активность? Асмолов, отчасти вторя У. Джеймсу и функционалистам, заявляет: человек неизбежно сталкивается с проблемой выбора в неопределенной ситуации, в случае конфликта равносильных мотивов. "Неопределенность исхода, риск, субъективное ощущение принадлежности совершаемого только самому себе, оценка принятого решения в свете тех мотивов, ради которых живешь, непредсказуемость для самого себя – вот неотъемлемые черты свободного личностного выбора".[135] А.Г. Асмолов утверждает: в ситуации неопределенности происходит ориентировка личности в сложной системе ее мотивов и личностных смыслов. Иначе говоря, основания для выбора есть, но они настолько сложны, что трудно выбрать предпочтительную альтернативу. В итоге Асмолов, приблизившись к проблеме, тут же её обходит. Как бы ни были сложны основания, они либо есть (и тогда нет свободы), либо их нет (тогда есть свобода, но нет принимаемых решений). Я тоже думаю, что активность личности проявляется, прежде всего, в ситуации неопределенности. Это значит – при принятии решения в ситуации выбора одной из субъективно равновероятных альтернатив. Но вот здесь и остаётся проблема. Как в этом последнем случае принимается решение? Если альтернативы субъективно равносильны, то нет оснований для принятия решения (выбор по алфавиту, по жребию или по любому иному алгоритму не есть свободный выбор, соответственно, человек не может нести за него ответственность), а если они не равносильны, то нет свободы выбора – заведомо выбирается наиболее предпочтительная альтернатива.
В.А. Петровский пытается обосновать активность личности иным способом. Он понимает, что если психическая деятельность детерминируется прошлым опытом (в том числе, и генетическим), то личность не может обладать активностью. Активность системы, утверждает Петровский, – это детерминированность со стороны настоящего, а не прошлого или будущего. «Преодоление парадигмы детерминации Прошлым составило целую эпоху становления психологической мысли в мире». И продолжает: «Причинность "здесь и теперь", принцип актуальной детерминации содержит в себе, как мы считаем, возможность объяснить полагания таких целей, которые не предваряются ранее принятыми целями». Но вот вопрос: что же детерминирует появление целей, которые ничем не предваряются, т.е., иначе говоря, ничем не детерминируются? Ответ на него, разумеется, решил бы этическую проблему. В.А. Петровский находит остроумную идею, хотя, как представляется, и не реализует её до конца. Далее я предоставлю слово самому автору, ибо пересказать его идею своими словами очень непросто: «Такая детерминанта есть. Мы полагаем, что это – переживание человеком возможности действия (состояние Я могу). Возможности как таковые – ещё не цели, но лишь условия их достижения и постановки. Но, будучи переживаемыми, возможности непосредственно превращаются в движение мысли или поведения, – воплощаются в активности». Не совсем понятно? Автор поясняет ещё раз: «Актуальный детерминизм в форме переживания собственных возможностей действия как причины целеполагания объясняет выдвижение индивидом действительно новой цели, не выводимой из уже принятых целевых ориентаций (будь то мотив, предшествующая цель, задача или фиксированная установка)».
Но как же так получается, что переживание собственных возможностей приводит к появлению цели, ни из каких других целевых ориентаций не выводимой? Не думаю, что приведенный текст поддается однозначной интерпретации. Однако смею предположить, что Петровский действительно нашёл оригинальный подход к решению этической проблемы, хотя и не достаточно ясно его выразил. Поскольку он связывает решение проблемы свободы выбора с сознанием (осознанным переживанием), то вполне правомерно для подтверждения собственной мысли он использует феноменологический аргумент: «Обратимся к опыту самоанализа и рассмотрим переживание Я могу. Мы увидим, что чувство возможного неудержимо в своих превращениях; оно как бы заряжено действием, производит его "из себя". И в той же мере переживание беспомощности (Я не могу!) как бы поглощает активность, делает человека беспомощным».[136] В.А. Петровский, однако, не объясняет, почему переживание "Я могу" ведёт к спонтанному действию. Более того, он не совсем точен. Человек может многое сделать в каждый момент времени: встать, поднять правую или левую руку, улыбнуться, позвонить по телефону и пр. И при этом, вопреки Петровскому, не испытывать никакой неудержимости в осуществлении этих действий. Необходимость действия связана, скорее, не непосредственно с переживанием "я могу", а с неопределенностью, с сомнением: могу ли я? Ведь для того, чтобы дать ответ на этот вопрос и разрешить возникшее сомнение, нужно обязательно попробовать совершить действие. Впрочем, и такая формулировка ещё не решает проблемы свободы, так как предварительно требуется объяснить, как же происходит выбор того, в чём именно следует сомневаться.
Все испробованные в течение несколько тысячелетий версии решения этической проблемы невозможно перечислить. Но ни одна из этих версий так и не смогла непротиворечиво объяснить, каким образом человек, поведение которого причинно обусловленное, может совершать свободные, т.е. ничем не детерминированные, поступки. Ошеломленный этой загадкой великий лингвист Н. Чомский честно признается: в исследовании проблемы свободы воли нет прогресса, нет даже плохих идей. А поэтому, приходит он к выводу, ее не надо и решать.[137] Справедливо: зачем рассуждать сложно, когда можно просто не рассуждать? Ещё большее число исследователей делают вид, что проблемы вообще не существует. Так, по мнению Б.Ф. Ломова, «противоречие между сознательными, волевыми (произвольными) действиями и объективными законами действительности, в которой этот человек живет (независимыми от его сознания и воли)» только кажется неразрешимым: стоит лишь раскрыть детерминанты сознательных, волевых действий – и нет никакой проблемы.[138] Действительно, если решить проблему, то её, разумеется, не будет. Но что дает такое признание? Ломов лишь уверяет, что логическое решение этической головоломки существует, что свобода и детерминизм должны соединиться в непротиворечивом единстве. Но даже не обсуждает, каким должен быть логический трюк, дающий детерминированное объяснение свободному волеизъявлению человека.
137
См. Хорган Дж. Конец науки: взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки. СПб., 2001, с.247, 248.
138
Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984, с.118, 120.