В.Ф. Петренко пытается спасти положение и найти действительно принципиальное отличие между объектами изучения. Естественные науки, утверждает он, изучают такие объекты, которые подчиняются законам и при этом изменяются настолько медленно, что время этого изменения нельзя никоим образом сопоставить со временем жизни познающего субъекта. В гуманитарных науках «познаваемое – другой человек или коллективный субъект – не является жестко детерминированной системой», а изменения объекта исследования протекают крайне быстро.[347] Но вот проблема: как быть с элементарными частицами, которые, как утверждает квантовая механика, не являются жестко детерминированными системами, а время жизни некоторых из них вообще близко к нулю? Квантовая механика – это гуманитарная наука? При таком подходе, по-видимому, даже наука о снеге тоже должна быть гуманитарной. Ведь снежинки быстро тают, и трудно описать законы падения каждой индивидуальной снежинки. И, наоборот, как быть с историей или пушкиноведением? Разве прошедшая история или творчество Пушкина меняются быстрее, чем время жизни познающего их субъекта? Или эти науки – не гуманитарные?
Петренко в итоге приходит к тому, что различать надо науки не по объекту, а по методу исследования. Например, психофизика использует естественнонаучную субъект-объектную парадигму, что позволяет ей формулировать законы типа законов Вебера-Фехнера и Стивенса. Психология же, опирающаяся на субъект-субъектную парадигму, – это гуманитарная наука, и в ней некорректно говорить о каких-либо законах. Мне во многом импонирует предложенный В.Ф. Петренко подход, хотя я и не во всём с ним согласен и предпочитаю несколько иную терминологию.
На мой взгляд, гуманитарные науки – особый вид эмпирических наук, где отнесение к тому или иному классу делается исключительно по смыслу. (Сам Петренко, кстати, именно смыслы и изучает). Исходя из этого определения и согласно существующей традиции, будем в дальнейшем всё, что изучают гуманитарные науки, называть текстом. Текстом, таким образом, является не только письменная или устная речь, но и любые события, явления, вещи, поступки. Например, Кёльнский собор, сновидение, теория относительности, любовная записка, груда камней на месте археологических раскопок – всё это текст, подлежащий интерпретации. Мир, описываемой естественной наукой, полностью бессмысленен. В этом мире, как пишет Б. Рассел, сам человек есть всего лишь продукт действия причин, не подозревающих о цели, к которой они направлены; его рождение, рост, его надежды и страхи, его любовь и вера – всё это результат случая; никакой героизм, никакое воодушевление и напряжение мысли и чувств не сохранят человеческой жизни за порогом смерти; вся многовековая работа, всё служение, всё вдохновение, весь блеск человеческого гения обречены на то, чтобы исчезнуть вместе с гибелью Солнечной системы; храм человеческих достижений будет погребён под останками Вселенной. И только в опоре на эти истины, уверяет Рассел, только на твёрдом фундаменте полного отчаяния можно строить надёжное убежище для души.[348]
Человек, однако, обычно не опирается на отчаяние. И осознаёт он себя отнюдь не в том несчастном или, наоборот, счастливом своей бессмысленностью мире, который описал Рассел. Сознание, по Э. Гуссерлю, – это поле, на котором совершается наделение смыслом.[349] Пусть даже сам мир просто таков, как он есть, и не имеет никакого смысла. Смысл – это то, что привносит в этот мир человек. И для него окружающее всегда насыщено смыслами, он изначально осознаёт себя в надёжном убежище осмысляемого им мира. Ф. Ницше отмечал, что действительность открыта для бесконечных интерпретаций. Действительно, всё можно интерпретировать по-разному, а потому встаёт задача выбора наилучшего из всех возможных смыслов. Этот выбор заведомо не может опираться на строго объективные критерии, поскольку смысл всегда насквозь субъективен. Тем не менее люди способны обмениваться смыслами, а, следовательно, перед каждым человеком встаёт задача согласовать сделанный им свой выбор с выборами других людей. Однако разные люди могут приписать одной и той же ситуации ещё больше разных смыслов. Какой же интерпретации следует отдать предпочтение?
Поскольку смысл всегда полностью привносится самим интерпретатором, то и произвольность классификаций в гуманитарных науках наибольшая. Однако и здесь существуют нормативы, ограничивающие произвол субъективности. Среди реально работающих методологических принципов гуманитарных наук можно выделить следующие:
Смысловое совершенство истолкования (аналог логических требований к классификации в эмпирических науках). Исследователь исходит из предположения, что в тексте нет случайных элементов, что всё в нём подлежит объяснению. Г. Гадамер пишет: «Мы всегда подходим к тексту с такой предпосылкой. И лишь если предпосылка не подтверждается, т.е. текст не становится понятным, мы ставим её под вопрос».[350] Отсюда следует: из нескольких интерпретаций более предпочтительна та, которая более полна, т.е. объясняет большее число фрагментов текста (включая любые мелочи: не только факты, но и структуру самого текста, выбор тех, а не иных формулировок, и пр.). Чем, например, отличается фраза «он три года жил в Индии» от фразы «он три года прожил в Индии»? Предполагается, что раз автор высказывания использовал только одну из этих фраз, то он сделал свой выбор из каких-либо понимаемых соображений. Так, некоторые комментаторы нам объяснят, что несовершенный вид глагола подчёркивает постепенность протекания действия, его разложимость на какие-то внутренние фазы, а совершенный вид – непрерывность и целостность действия. Другие добавят: совершенный вид (в отличие от несовершенного) обозначает ещё и достижение результата – ср. найти и искать, тонуть и утонуть. Таким образом, сказать “прожить” – значит, подчеркнуть, что герой не просто жил три года в Индии, но и накопил в результате этого личный опыт. Третьи комментаторы выделят ещё и медленность, растянутость во времени несовершенного вида (ср.: фраза “когда он вышел из комнаты” обозначает время, последовавшее уже после пребывания в комнате, а фраза “когда он выходил из комнаты” обозначает время самого процесса выхода). У совершенного вида, говорят они, есть обертон мгновенности, моментальности (вздрогнуть, вскрикнуть и пр. можно только с помощью глаголов совершенного вида). Тогда прожить в Индии – более быстрый процесс, чем просто жить? Четвёртые – увидят в совершенном виде одноразовое или необычное действие, а в несовершенном виде возможность многократного действия, его высокую частотность или обычность (ср. кольнуть и колоть). Например, можно сказать «Он много раз убегал», но нельзя: «Он много раз убежал». И т.д. Какую интерпретацию предпочесть? Или воспользоваться всеми сразу? Вначале надо проверить, ко всякому ли тексту приложимы эти наблюдения. Может, например, высокая частотность – это не обязательный признак несовершенного вида? Ведь допустимо сказать: «Он спел эту песню много раз». Может, к тому же, одни признаки вступают в противоречие друг с другом? Так возникает необходимость логического анализа интерпретаций. Особо следует отметить, что совершенство интерпретации заключается в том, что подлежит объяснению не только то, что сказано в тексте, но и то, что в нем не сказано, например, фигуры умолчания.
Л. Ельмслев формулирует обсуждаемый принцип следующим образом: «Описание должно быть свободным от противоречий, исчерпывающим и предельно простым. Требование непротиворечивости предшествует требованию исчерпывающего описания. Требование исчерпывающего описания предшествует требованию простоты».[351]
347
Петренко В.Ф. Конструктивисткая парадигма в психологической науке. // Психологический журнал, 2002, №3, с.113-121.
348
Рассел Б. Поклонение свободного человека. // Рассел Б. Почему я не христианин. М.,1987, c.16.
349
См. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1994, с.31.
351
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. // Зарубежная лингвистика. Вып. 1. М., 1999, с.139.