— Слава, ты спросил — я отвечу: если плотно проработаем, то часам к четырем, думаю, управимся.
— Сегодня?
— То есть будем знать, проживает твой Ромка в тех домах или нет, — уточнил Бородин.
— А если нет?
— Пока не стоит отвлекаться на эти «если». Ты сейчас поедешь в тамошнее жилуправление. Возьми у паспортистки карточки жильцов и начинай выбирать всех Романов. Думаю, их не так уж и много наберется: имя редкое. А я заскочу за фотоаппаратом и присоединюсь к тебе.
К вечеру они достоверно знали, что в тех трех домах проживает всего три Романа: кандидат математических наук, ветеран войны и нигде не работающий семнадцатилетний парень с одутловатым губастым лицом.
С фотографией этого парня они снова отправились в следственный изолятор и провели процедуру опознания.
Из шести показанных ему фотографий молодых людей Шаров выбрал ту, на которой был запечатлен Роман Кунцевич.
9
Они позвонили в эту квартиру около десяти часов вечера. Дверь открыл невысокий губастый толстяк в широких штанах из джинсовой ткани и замызганной, светлой, когда-то, должно быть, бежевой безрукавке с эмблемой фирмы «Мальборо». Парень был изрядно пьян и с трудом держался на ногах.
— Роман Кунцевич?
— Ага… Че такое? — пропищал тот.
— Руки на стену! — скомандовал Бородин.
Роман обалдело захлопал глазами:
— А че?
— Быстро лицом к стене!
Пока Бородин занимался Романом, Орехов с понятыми прошел в комнату.
За столом, заваленным объедками, скомканной промасленной бумагой и заставленным пустыми бутылками, сидела полуодетая лохматая блондинка лет двадцати двух, с мутными голубыми глазами и размазанной вокруг губ сиреневой помадой. А на железной кровати перед окном, прямо на матрасе, укрывшись засаленным ватным одеялом спали еще двое.
— Ты тут кто будешь? — спросил у блондинки Орехов.
Та с трудом провернула языком:
— Его подруга, — и кивком указала на дверь в прихожую. — А что… нельзя?
Орехов кивнул на спящих:
— Эти кто?
Девица хихикнула:
— Мамашка со своим другом. А что… нельзя?
Была еще комната, смежная с первой. Дверь в нее была плотно притворена.
— Там кто? — спросил у девицы Орехов.
Девица опять хихикнула:
— Квартиранты… Нельзя, да?
Орехов толкнул дверь.
— Милиция!
Половину этой комнаты занимала двуспальная деревянная кровать, закинутая измятой простыней как покрывалом. На краешке кровати сидела рыжая девица в очень короткой кожаной юбочке и белом шерстяном свитере. Глядясь в зеркальце, которое она держала в руке, девица торопливо подкрашивала губы.
Прилично одетый мужчина лет сорока стоял у окна, заложив руки за спину и, видимо, ждал, чем все обернется. Глаза его сверкали бешенством, ноздри трепетали, губы беззвучно проговаривали какие-то слова.
Орехов попросил его предъявить документы.
— Зачем они вам? — спросил мужчина довольно резко и даже властно, но паспорт все-таки предъявил.
Приезжий, из Новосибирска.
Орехов вернул паспорт мужчине.
— Уходите! — сказал он.
В первой комнате уже находились Бородин с Кунцевичем. Спавшие пробудились. «Друг мамашки» в одних трусах сидел на кровати и протирал опухшие глаза. На вид ему было лет тридцать пять. «Мамашка», женщина неопределенного возраста с одутловатым синюшным лицом и почти лысая, приподняла голову и, не вылезая из-под одеяла, внимательно оглядывала непрошенных гостей.
— У вас тут что, дом свиданий? — строго спросил у нее Орехов.
Ни «мамашка», ни ее «друг» не проронили ни слова.
Орехов потребовал у «друга» паспорт. Тот молча поднялся и, прошлепав босыми грязными ногами через комнату, достал из пиджака, висевшего на гвоздике у двери, помятую красную книжицу с золотым гербом. Орехов выписал паспортные данные:
Воротников Николай Потапович, 1960 г.р., ул. Краснофлотцев…
— Где вы были с вечера восьмого до утра девятого января? — спросил у него Орехов.
«Друг» посчитал на пальцах.
— В вытрезвителе! — с готовностью, даже как-то радостно сообщил он, закончив подсчеты. — Пятого приехал в Ирбит, брата хоронить, а седьмого, назавтра после похорон, как раз в Рождество, меня туда доставили. В вытрезвитель…
— В Ирбите?
— Там.
— А в Екатеринбург когда вернулся?
— Это уже двенадцатого января!
— Проверим, — пообещал Орехов, возвращая паспорт Воротникову и повернулся к Роману: — Гражданин Кунцевич, вам понятно, за что мы вынуждены вас задержать?