О любви
Любовь как предмет обсуждений с психотерапевтом связана со страхом, обидой, стыдом, виной, огорчениями, которые человек испытывает. Но бывают исключения. Ко мне как-то обратился пациент, который испытал абреакцию в отношении к чужой истории любви.
Он пришел ко мне с жалобой на лень, нерешительность и обидчивость. Как объект психотерапии он оказался удобным: отсутствие гипнабельности с лихвой компенсировалось живой связью эмоций и нервных окончаний. Он очень хорошо чувствовал свое тело.
Так вот, уточняя отношения пациента с ближним кругом, я обнаружил напряжение только в отношении одного из них – деда. Пришлось погрузиться в семейную историю, где дед да бабка жили-были, а на склоне лет взяли и развелись. Потому что дед – седина в бороду – решил пожить напоследок для себя. Нашел себе молодуху и оставил бабку ни с чем. Все закончилось пошло. Дед скоро умер, наследство получила его новая жена, а бывшая – бабушка моего пациента, ухаживала за могилой предавшего ее супруга, потому что продолжала его любить. Оказывается, она ни на минуту не отреклась от своего чувства, которое пронесла до гробовой доски, наказав похоронить себя рядом с бывшим мужем…
Когда мой подопечный говорил об этом, он испытывал отреагирование со слезами и всеми прочими атрибутами. В моей практике это был первый случай, когда удалось разрядить эмоциональное напряжение благодаря любви, которая выше всего. И я, признаться, счастлив от того, что этот колоссальный по поэтическому заряду жизненный сюжет выпал именно на мою кушетку. Мужчина тот выздоровел. По его словам, стал собраннее, тверже, а самое главное – научился прощать.
Надо ли исповедоваться психотерапевту?
Многие пациенты на приеме у психотерапевта предпочитают помалкивать о своих неблаговидных поступках. Из-за этого впустую теряется много времени. Например, был у меня пациент, который предпочитал не распространяться о повлиявшем на него случае в школьные годы, потому что начитался умных книжек, где говорилось, что все психотравмы родом из бессознательного периода. И, соответственно, свои подростковые переживания он рассматривал как следствие каких-то младенческих потрясений.
Я убил впустую два сеанса, пока не предложил: если есть воспоминания, о которых ты предпочитаешь ни с кем не делиться, не рассказывай мне ничего, но вспомни и послушай себя. Что чувствуешь? Он отвечает: чувствую напряжение. Так, понемногу подбираясь к неведомому переживанию, мы наконец-то вышли на терапевтический эмоциональный уровень. И тогда я приказал: представь как выглядит твое дискомфортное ощущение. Мой подопечный описал собачий ошейник. А потом не выдержал и рассказал, что случилось. Оказывается, семья переезжала, и домашнего любимца, кота, было решено отдать в деревню деду с бабкой. А чтобы тот не убежал, на него надели собачий ошейник и временно посадили в подвал. Там кот и погиб из-за несчастного случая. Это известие надломило мальчишку. В нем поселилось чувство вины, которое уже в зрелые годы развилось в апатию. Его не радовали даже повышения по работе, так как он не верил, что потянет.
Когда источник расстройства был обнаружен, терапия пошла бойко, и скоро мы подводили итоги: болезненная симптоматика исчезла, но она оказалась на два сеанса дороже для пациента, потому что он думал, что диалог с психотерапевтом – это не исповедь, грехи не отпустят. На практике все оказалось по-другому.
Я думаю, не важно, кто отпускает грехи. Главное – появляется ли возможность освободиться от них? Если да, то исповедь и психокоррекция равны.
Тотемное животное
На приеме была женщина с замороженной чувственностью. Жаловалась на обиду и разочарование. Я два сеанса с нулевым результатом пытался нащупать хоть что-то, вызывающее эмоции. Семья у нее была слабая, холодная. Все были заняты собой. Воспоминаний никаких.