Сомнений больше не оставалось - они его преследовали. Твари будто вели его, перемещаясь по параллельным улицам с обеих сторон от проспекта, по которому он шёл. Выжидали, пока он пройдёт новый отрезок – от квартала до квартала – показывались в переулке, чтобы убедиться, что он не свернул со своего пути – и продолжали безмолвную слежку. Зачем? Выбирая удобный момент для нападения? Просто из любопытства? Почему они не решались выйти на проспект и предпочитали таиться в заполненных мраком переулках? Он опять вспомнил слова Мельника, который запретил ему сворачивать с прямой дороги. Не потому ли, что там его подстерегали, и Мельник знал об этой опасности?
Чтобы успокоиться, Артём сменил рожок у своего автомата, щёлкнул затвором, включил и выключил лазерный прицел. Он был во всеоружии, и, в отличие от Библитеки, здесь можно было стрелять без опасений; защититься от неизвестных тварей было проще. Глубоко вдохнув, он поднялся на ноги. Что бы там ни было, оставаться на месте и тянуть время сталкер ему запретил. Надо спешить. Кажется, здесь, на поверхности, спешить надо было всегда.
Пройдя ещё один квартал, он замедлил шаг, чтобы осмотреться. Улица здесь расширялась, образовывая подобие площади, часть которой, отрезанная от дороги оградой, была превращена в парк. Во всяком случае, можно было себе представить, что там когда-то был разбит этот парк – деревья всё ещё оставались на своих местах, но это были совсем не те деревья, которые Артёму приходилось видеть на открытках и фотографиях. Толстые узловатые стволы уносили разлапистые кроны на высоту пятого этажа стоявшего позади этого парка здания. Наверное, именно в такие парки сталкеры ходили за дровами, которые потом отапливали и освещали всё метро. В просветах между стволами мелькали странные тени, а где-то в глубине мерцал неяркий огонь, который Артём мог бы принять за пламя костра, если бы не его зеленоватый свет. Само здание тоже выглядело зловеще: создавалось впечатление, что оно неоднократно становилось ареной жестоких и кровопролитных сражений. Его верхние этажи обрушились, во многих местах чернели пробоины, а кое-где уцелела только одна стена, и сквозь пустые окна виднелось мутное ночное небо.
За площадью здания и вовсе расступались, и улицу пересекал широкий бульвар. Над ним, выступая из темноты, словно сторожевые башни, возвышались первые многоэтажки Нового Арбата. Судя по карте, вход на станцию Арбатскую должен был быть расположен поблизости, по левую руку от него. Артём ещё раз оглядел мрачный парк. Мельник был прав: углубляться в эти дебри, пытаясь отыскать среди них спуск в метро совсем не хотелось. Чем дольше он всматривался в чёрные заросли, раскинувшиеся у подножья разрушенного строения, тем больше ему казалось, что он видит, как среди корней исполинских деревьев движутся те самые таинственные фигуры, что следовали за ним раньше.
Налетевший порыв ветра с трудом качнул тяжёлые ветви, и кроны натужно заскрипели. Издалека донёсся чей-то протяжный вой. Сама чаща молчала, но не потому что была мертва. Её безмолвие было сродни молчанию его загадочных преследователей. Казалось, она тоже чего-то ждала. Артёма наполнило чувство, что если он останется на месте, беззастенчиво рассматривая её сокровенные глубины, кары избежать не удастся. Он перехватил автомат поудобнее, осмотрелся – не подобрались ли создания слишком близко? – и двинулся дальше.
Но в следующий раз он остановился уже через несколько секунд - когда пересекал бульвары перед началом Калининского проспекта. Отсюда открывался такой вид, что заставить себя пропустить его и идти дальше Артём просто не смог.
Он стоял на крестообразном пересечении широких дорог, по которым, наверное, раньше ездили машины. Развязка была сделана необычно, и часть асфальтового полотна уходила в туннель, чтобы потом снова вынырнуть на поверхность. Справа вдаль уходили бульвары – их можно было узнать по чёрным дебрям разросшихся деревьев, таких же огромных, как те, мимо которых он только что пробрался. Слева виднелась большая застеленная асфальтом площадь – часть автомобильной развязки. За ней опять начиналась чаща. Видно сейчас было уже довольно далеко, и Артём с спросил себя, не потому ли это, что восход страшного солнца уже близится.
Дороги были усеяны искорёженными и сожжёнными каркасами, в которых Артём узнал автомобили. Ничего мало-мальски сохранившегося здесь не оставалось – за два десятилетия походов на поверхность сталкеры успели поживиться всем, чем только можно. Бензин из топливных баков, аккумуляторы и генераторы, фары и стоп-сигналы, выдранные с мясом сидения – всё это можно было найти и на ВДНХ, и на любом крупном рынке в метро.
Асфальт был здесь и там изрыт воронками разного диаметра, почти повсюду шли крупные трещины, сквозь которые пробивалась трава и незнакомые гибкие стебли с шарами сверху. Прямо перед ним в перспективу уходило сумрачное ущелье Нового Арбата, с одной стороны увенчанное неизвестно как уцелевшими домами, по форме напоминавшими раскрытые книги, а с другой – частично обрушившимися высотками этажей в двадцать, не меньше. За спиной у Артёма оставалась дорога к Библиотеке и Кремлю.
Он стоял посреди этого величественного кладбища цивилизации и чувствовал себя как археолог, раскопавший древний город, остатки былой мощи и красоты которого и многие века спустя заставляют увидевших его испытывать лёгкий озноб благоговения. Представить себе, как жили люди, населявшие эти циклопические здания, перемещавшиеся на этих обугленных остовах машин, тогда блестевших свежей краской и мягко шуршавших по ровному дорожному покрытию разогретой резиной колёс... Спукавшихся в метро только чтобы поскорее добраться из одной точки этого бескрайнего города в другую... это было невозможно. О чём они думали каждый день? Что их тревожило? Что вообще может тревожить людей, если им не приходится каждую секунду опасаться за свою жизнь и постоянно бороться за неё, пытаясь продлить её хотя бы на день?