Он окаменел.
Ритм, с которым билось его сердце, нарушился. Только что разгонявшее по телу кровь размеренными толчками, оно вдруг заспешило, застучало невпопад. Артёму страшно захотелось снять тесный противогаз, глотнуть свежего воздуха, каким бы ядовитым он ни был. Осторожно, словно боясь, что снимок рассыпется в прах от прикосновения его пальцев, он взял его с полки и поднёс к глазам.
Женщине на вид было лет тридцать, малышу на её руках – не больше двух, и из-за смешной шапочки на его голове было трудно определить, мальчик это или девочка. Ребёнок смотрел прямо в камеру и взгляд у него был не взрослый, серьёзный, словно он предчувствовал скорый конец детства. Артём перевернул фотографию и стекло его противогаза сразу затуманилось. На обратной стороне синей шариковой ручкой было написано: «Артёмке 2 годика 5 месяцев».
Из него словно выдернули стержень. Ноги обмякли, и он уселся на пол, подставляя снимок под падающий из окна лунный свет. Почему улыбка женщины на фотографии казалась ему такой знакомой, такой родной? Почему он начал задыхаться, как только увидел её?
До того, как этот город погиб, в нём жили больше десяти миллионов человек. Артём – не самое распространённое имя, но на многомиллионный мегаполис детей с таким именем должно было приходиться несколько десятков тысяч. Всё равно, как если бы так звали всех нынешних обитателей метро. Шанс так мал, что считаться с ним просто не имело смысла. Но почему тогда ему казалась такой знакомой улыбка женщины с фотографии?
Он попытался вызвать в памяти обрывки воспоминаний о детстве, которые иногда мелькали на доли секунды перед его мысленным взором или всплывали в его снах. Уютная маленькая комната, мягкое освещение, читающая книгу женщина... Широкая тахта. Он вскочил с места и вихрем снова пронёсся по помещениям, на этот раз пытаясь найти в одном из них обстановку, похожую на ту, что ему грезилась. На долю секунды ему показалось, что в одной из комнат мебель расставлена так же, как в его воспоминаниях. Диван выглядел чуть иначе, и окно было проделано не там, ну и пусть, в конце-концов, в сознании трёхлетнего ребёнка эта картина могла отпечататься чуть искажённо...
Трёхлетнего? Возраст на фотоснимке стоял другой, но это тоже ничего не значило. Даты рядом с подписью не было. Он мог быть сделан когда угодно, не обязательно за несколько дней до того, как жильцам квартиры пришлось навсегда оставить её. Фото могло быть снято и за полгода, и за год до этого, убеждал он себя. Тогда возраст мальчика в шапочке на снимке совпал бы с его собственным... Тогда вероятность того, что на снимке изображён он сам.... и его мать... выросла бы в десятки раз. Но фотография могла быть сделана и за три, и за пять лет до этого, холодно сказал внутри чей-то чужой голос. Могла.
Внезапно ему в голову пришла ещё одна мысль. Распахнув дверь в ванную комнату, он огляделся вокруг и наконец нашёл то, что искал. Зеркало было покрыто таким слоем пыли, что даже не отражало свет его фонаря. Артём снял с крючка оставленное хозяевами квартиры полотенце, и протёр зеркальную гладь. В образовавшейся проруби медленно всплыло отражение его лица в противогазе и шлеме. Он осветил себя фонарём и посмотрел в зеркало.
Худое, измождённое лицо было почти не видно под пластиковым забралом противогаза. С трудом пробивающийся из зазеркалья взгляд глубоко запавших тёмных глаз, вдруг показался ему похожим на взгляд мальчика на фотографии. Артём поднёс к лицу фотографию, внимательно вгляделся в личико мальчика, потом перевёл глаза на зеркало. Снова посветил на снимок, и опять посмотрел на своё лицо под противогазом, пытаясь вспомнить, как оно выглядело в последний раз, когда он смотрелся в зеркало. Когда это было? Незадолго до выхода с ВДНХ, но сколько времени прошло с тех пор, он сказать не взялся бы. Судя по его отражению, несколько лет. Если бы только можно было стащить эту чёртову маску и сравнить себя с ребёнком на фото. Разумеется, вырастая, люди порой неузнаваемо меняются, но ведь всегда остаётся в лице каждого что-то, напоминающее о далёком детстве.
Оставалось одно: когда он вернётся на ВДНХ, спросить у Сухого, похожа ли женщина, улыбающаяся ему сейчас с кусочка бумаги, на женщину, которая передала ему из рук в руки детскую жизнь на станции, обречённой на пожирание крысами... На его мать. Пусть её лицо было тогда искажено гримасой отчаяния и мольбы, Сухой всё равно узнает её. У него профессиональная память на лица, он точно сможет сказать, кто на фото. Она это или нет?
Артём осмотрел снимок ещё раз, потом с неожиданной для самого себя нежностью погладил лицо женщины, аккуратно заложил фотографию в книжку, из которой она выпала, и убрал её в свой рюкзак. Странно, подумал он, всего несколько часов назад он находился в самом большом хранилище знаний на континенте, где мог запросто забрать себе любую из миллионов самых разных книг, многие из которых были просто бесценны. Но он оставил их пылиться на полках, и у него даже не возникло мысли поживиться богатствами Библиотеки. Вместо этого он забирает себе дешёвую книжицу с немудрёными рисунками для детей и при этом ощущает себя так, словно ему досталось величайшее из земных сокровищ.
Он вернулся в коридор, собираясь пролистать и остальные книги на стеллаже, и, может быть, заглянуть в шкафы в поисках альбомов с фотографиями. Но, подняв глаза к окну, почувствовал, что там что-то неуловимо изменилось. Его охватило лёгкое беспокойство. Что-то было не так. Подойдя ближе, он понял, в чём дело: цвет ночи за окном менялся, в нём появлялись желтовато-розовые оттенки. Светало.
Твари снова сидели рядом с подъездом, не решаясь войти внутрь. Трупа их сородича нигде поблизости видно не было, но утащил ли его крылатый гигант, или они сами его унесли, было неясно. Артём не понимал, что удерживает их от того, чтобы взять квартиру штурмом, но пока это его вполне устраивало.
Успеет ли он дойти до Смоленской до восхода солнца? И, главное, сможет ли оторваться от преследования? Можно было и остаться в забаррикадированной квартире, спрятаться от солнечных лучей в ванной комнате, дождаться, пока они не прогонят этих хищных созданий, и выйти в путь с наступлением темноты. Но сколько выдержит защитный костюм? На какое время рассчитан фильтр его противогаза? Что предпримет Мельник, не найдя его в условленном месте в нужное время?