Посередине каждой посадочной платформы у спуска на рельсы сидели дежурные, не выпускавшие из поля зрения туннели с обеих сторон. Картину дополняла почти полная тишина, которая стояла на станции. Люди здесь переговаривались между собой негромко, иногда и вовсе переходя на шёпот, как если бы они боялись, что их голоса могут заглушить какие-то тревожные звуки, долетающие из туннелей.
Артём постарался вспомнить, что он знал о Смоленской. Может быть, у неё были опасные соседи? Нет, с одной стороны рельсы уходили к светлому и благополучному Полису, сердцу метро. С другой - туннель вёл к Киевской, о которой Артём помнил только то, что она была населена преимущественно теми самыми «кавказцами», которых он видел на Китай-Городе и в тюремных камерах у фашистов на Пушкинской. Но, в конечном итоге, это были обычные люди, и вряд ли их стоило так опасаться...
Столовая находилась в центральном тенте. Обеденное время, судя по всему, уже закончилось, потому что за грубыми самодельными столами оставалось всего несколько человек. Усадив Артёма за один из них, Мельник через пару минут вернулся к нему с миской, в которой дымилась неаппетитная серая кашица. Под ободряющим взглядом сталкера Артём всё же отважился её попробовать и уже больше не останавливался пока миска не опустела. На вкус местное блюдо оказалось просто замечательным, хотя он и затруднился определить, из чего именно оно было приготовлено. Одно можно было сказать наверняка – мяса повар не пожалел.
Закончив и отставив плошку в сторону, Артём умиротворённо осмотрелся вокруг. За соседним столом всё ещё сидели, тихонько беседуя, два человека, и хотя одеты они были в обычные ватники, в их облике было что-то такое, что заставляло воображать их в костюмах полной защиты и с ручными пулемётами наперевес.
Он перехватил внимательный взгляд, которым обменялся один из них с Мельником. Вслух при этом не было произнесено ни слова. Человек в ватнике вскользь осмотрел Артёма и вернулся к своему неторопливому и неслышному разговору.
Ещё несколько минут медленно протекли в молчании. Артём попытался было снова заговорить с Мельником о станции, на которой они находились, но тот отвечал нехотя и односложно.
Потом человек в ватнике встал со своего места, подошёл к их столу, и, наклонившись к Мельнику, пробормотал:
- Что с Киевской-то делать будем? Назревает...
- Ладно, Артём, иди отдохни пока. Третья палатка отсюда – для гостей. Постель уже застелена, я распорядился. Я посижу пока, мне поговорить надо, - сказал сталкер.
Со знакомым неприятным чувством, что его только что отослали, чтобы он не подслушивал взрослых разговоров, Артём послушно встал и поплёлся к выходу. По крайней мере, он мог самостоятельно исследовать станцию, утешил он себя.
Сейчас, когда у него была возможность внимательнее присмотреться, Артём обнаружил ещё несколько маленьких странностей. Зал был идеально расчищен, и разнообразный хлам, которым неизбежно было завалено большинство жилых станций в метро, здесь полностью отсутствовал. Да Смоленская больше и не производила впечатление жилой станции. Она вдруг напомнила ему картинку из школьного учебника по истории, на которой был изображён военный лагерь римских легионеров. Правильно, симметрично организованное, просматривающееся во всех направлениях пространство, ничего лишнего, расставленные повсюду караулы, укреплённые входы и выходы...
Долго разгуливать по станции у него не получилось. Наткнувшись на откровенно подозрительные взгляды её обитателей, Артём уже через несколько минут понял, что за ним следят, и предпочёл ретироваться в палатку для гостей. Там его действительно ждала застеленная раскладушка, а в углу стоял полиэтиленовый пакет с его именем. Опустившись на взвизгнувшую пружинами койку, Артём раскрыл его. Внутри лежали его личные вещи, оставленные в рюкзаке. Покопавшись секунду, он достал из пакета принесённую с поверхности детскую книжку. Интересно, проверяли ли они его маленькое сокровище счётчиком Гейгера? Он наверняка нервно защёлкал бы вблизи книги, но Артём предпочитал об этом не думать. Он перелистнул пару страниц, разглядывая чуть выцветшие картинки на пожелтевшей бумаге и оттягивая тот момент, когда между очередными листами он найдёт свою фотографию.
Свою ли?
Что бы ни случилось теперь и с ним, и с ВДНХ, да со всем метро, вначале он должен вернуться на свою станцию, чтобы спросить у Сухого: кто на ней. Она это, или не она. Артём прижался к снимку губами, потом снова заложил его между страницами и спрятал книгу обратно в рюкзак. На секунду ему показалось, что в его жизни что-то медленно становится на своё место. А ещё через мгновение он уже спал.
Когда Артём открыл глаза и вышел из палатки на станцию, он даже не сразу сообразил, где очутился – настолько она изменилась. Целых жилищ на ней оставалось меньше десятка, остальные были сломаны или сожжены. Стены были покрыты копотью и исклёваны пулями, штукатурка с потолка осыпалась и большими кусками лежала на полу. По краям платформы текли зловещие чёрные ручейки, предвестники грядущего затопления. В зале почти никого не было, только рядом с одной из палаток на полу возилась с игрушками маленькая девочка. С другого края, где уходила наверх лестница нового выхода со станции, доносились приглушённые крики, и стены изредка озарялись пламенем. Кроме него мрак в зале разгоняли только две уцелевшие лампы аварийного освещения.
Автомат, который он вроде бы оставлял у изголовья раскладушки, куда-то исчез. Тщетно обыскав всю палатку, Артём смирился с тем, что ему придётся идти безоружным.
Что же здесь произошло? Он хотел было расспросить игравшую девочку, но та, увидев подошедшего Артёма, отчаянно разревелась, так что добиться от неё хоть чего-то было невозможно.