- Недалеко уже, - подбадривающе кивнул Антон.
Время, и без того сочившееся неспешно, вдруг превратилось в желе и чуть совсем не остановилось: глядя на напарника, Артём с поразительной ясностью отдал себе отчёт в том, что кивает тот слишком резко, будто конвульсивно дёргает головой, а после удивился, что подбородок Антона так и не вернулся в нормальное положение. И когда Антон начал мягко заваливаться вбок, до смешного напоминая набитое тряпьём чучело, Артём подумал, что может подхватить его, потому что времени на это предостаточно. Сделать это помешал лёгкий укол в плечо. Озадаченно посмотрев на него, Артём обнаружил впившуюся в куртку оперённую стальную иглу. Вытащить её, как он собирался было сделать, у него не вышло: всё тело окаменело, а потом вдруг словно исчезло: он его больше не чувствовал совсем. Ватные ноги просели под тяжестью туловища, и Артём оказался на земле. Сознание оставалось при этом почти незамутнённым, слух и зрение игла тоже пощадила, дышать стало хоть сложнее, но много воздуха теперь ему уже было и не нужно. Однако пошевелить конечностями Артём не мог.
Рядом послышались шаги – стремительные и невесомые. Приблизившееся существо не могло быть человеком. Человеческие шаги Артём научился отличать ещё давным-давно, в дозорах на ВДНХ: парные, тяжёлые, зачастую громыхающие грубой подошвой кирзовых сапог – самой распространённой обуви в метро. Видно по-прежнему было только часть шпалы и уходящий в обратном направлении, к Киевской, рельс. В нос ударил резкий, неприятный запах.
- Один, два. Чужие, лежат, - сказал кто-то сверху.
- Метко стреляю, далеко. Шея, плечо, - откликнулся другой.
Голоса были странные: лишённые интонации, блёклые, они напоминали скорее монотонное гудение ветра в туннелях. Тем не менее, это однозначно были именно человеческие голоса, и ни что другое.
- Есть, метко. Так хочет Великий червь, - продолжил первый голос.
- Есть. Один - ты, два - я, несём чужих домой, - добавил второй.
Картинка перед глазами у Артёма дёрнулась: его резко оторвали от земли. На какой-то момент перед глазами у него мелькнуло лицо: узкое, с тёмными провалами глазниц. Потом оба валявшихся на полу фонаря – его и Антона - погасли, наступила кромешная темнота. И только по приливам крови к голове Артём понял, что его грубо, как мешок, куда-то тащат. Странный разговор тем временем продолжался, хотя фразы и перемежались теперь напряжённым кряхтением.
- Игла-паралиш, а не игла-яд. Почему?
- Командир так приказывает. Жрец так приказывает. Великий червь так хочет. Мясо хорошо хранить.
- Ты умный. Ты и жрец - други. Жрец учит.
- Есть.
- Один, два, враги приходят. Пахнет порох, огонь. Плохой враг. Как приходит?
- Не знаю. Командир и Вартан делают допрос. Я и ты ловим. Хорошо, Великий червь радуется. Я и ты берём награду.
- Много есть? Мокасины? Куртка?
- Много есть. Куртка – нет. Мокасины – нет.
- Я – молодой. Враги ловлю. Хорошо. Много есть. На-гра-да... Радуюсь.
- Этот день – хорошо. Вартан приводит новый маленький. Я, ты, ловим враги. Великий червь радуется, люди поют. Праздник.
- Праздник! Радуюсь. Танцы? Водка? Я танцеваю Наташа.
- Наташа и командир, танцуют. Ты – нет.
- Я – молодой, сильный, кормандир – много лет. Наташа – молодая. Я ловлю враги, храбрый, хорошо. Наташа и я, танцуют.
Вблизи послышались новые голоса и спор оборвался. Артём догадался, что их принесли на станцию. Здесь было почти так же темно, как и в туннелях, на всю станцию горел только один маленький костерок, у которого их небрежно бросили на пол. Чьи-то стальные пальцы схватили его за подбородок и повернули лицом вверх.
Вокруг стояли несколько людей невообразимо странного вида. Они были почти догола раздеты, но при этом, казалось, почти не мёрзли. На лбу у каждого из них виднелась волнистая линия, похожая на рисунки в перегоне. Головы у них были обриты. Роста они были небольшого и выглядели нездорово – впалые щёки, землистая кожа, но при этом буквально излучали какую-то сверхчеловеческую силу. Артём вспомнил, с каким трудом Мельник нёс раненого Десятого из Библиотеки, и сравнил это с тем, как быстро эти странные создания доставили их на станцию.
В руках почти у каждого из них была длинная узкая трубка. Приглядевшись, Артём с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки, использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На поясах у них висели огромные неудобные стальные штык-ножи, кажется, от автоматов Калашникова старого образца. Все они были приблизительно одинакового возраста, и старше тридцати лет здесь не было никого. Какое-то время их разглядывали молча, потом один из мужчин – с линией красного цвета и единственный, носящий бороду, заключил:
- Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий червь доволен. Шарап, Вован - храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? – уточнил он у кого-то, видимо, обращаясь к одному из тех, кто схватил Артёма с Антоном.
- Есть, паралиш, - подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу.
- Паралиш – хорошо. Мясо не портится, - одобрил бородатый. – Вован, Шарап! Бери врагов, иди со мной в тюрьму.
Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение – низкое, на грани слышимости и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы. Артём вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом упал Антон. Полежав немного, Артём забылся сном.
...Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажёг фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел всю палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому. Здесь, кажется, случилось что-то ужасное: закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжёлая гарь в воздухе. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали.