Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседских палаток играла на полу маленькая девочка. Артём хотел было узнать у неё, что здесь случилось, и куда пропали остальные, но завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений,
Туннели. Туннели, ведущие к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, идущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали, его и малышку не оставили бы здесь одних.
Спрыгнув на пути, Артём двинулся к чёрному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг чёрные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и доложить её южным союзникам.
Темнота обрушилась на него сразу за входом – стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция и начинался туннель. Вместе с тьмой пришёл и страх. Впереди не было видно ровным счётом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артём ещё раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно.
Издалека, а потом всё ближе и ближе, зазвучали шаги. Они приближались, когда Артём шёл вперёд, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно, и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно – идти навстречу невидимому и неведомому... противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему сделать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось всё больше не по себе. И когда шаги раздались уже метрах в трёх от него, Артём не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что конец неминуем.
- ...Всё на этом свете есть порождение Великого червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нём ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было животного. Был только мёртвый камень. И тогда в нём поселился Великий червь.
- А откуда Великий червь? Откуда приходит? Кто его родит?
- Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твёрдого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он тёмен, но я освещу его светом моих глаз. Он мёртв, но я населю его своими созданиями.
- Кто – создания? Что?
- Создания – это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы - создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: всё будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твёрдый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю.
- Тысяча – что? Один, два, три? Сколько? Тысяча?
- У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев... Нет, у Шарапа двенадцать... Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и ещё людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча – это когда десять раз по сто.
- Много пальцев. Не могу считать.
- Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твёрдый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень всё место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он её, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слёзы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нём, и вода, чтобы пить её. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слёзы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова огромных созданий, себе подобных, ведь им могло не хватить места, и воды, и грибов. Сначала создал он блох, потом крыс, потом кошек, потом куриц, потом собак, потом свиней, потом человека. Но не случилось по замыслу его: стали блохи пить кровь, а кошки есть крыс, и собаки душить кошек, и человек убивать их всех и есть. И когда впервые человек убил и съел другого человека, понял Великий червь, что дети его оказались недостойны его, и заплакал. И каждый раз, когда человек ест человека, Великий червь плачет, и его слёзы текут по ходам, и затапливают их.
- Человек хороший. Мясо вкусное. Сладкое. Но есть можно только врагов. Я знаю.
Артём сжал и разжал пальцы на руках. Кисти были стянуты куском проволоки за спиной, и сильно затекли, но по крайней мере они снова слушались его. Даже то, что всё тело болело, было сейчас хорошим знаком. Паралич от ядовитой иглы оказался временным. В голове крутилась мысль про то, что он вот, в отличие от неизвестного рассказчика, понятия не имел, откуда в метро взялись куры. Не иначе, с какого-нибудь рынка торговцы успели притащить. Свиней вот из одного из павильонов ВДНХ привели, это он знал, а куры...