Его лоб покрылся испариной, и Олег, бежавший рядом с носилками, воспользовался короткой заминкой, пока бойцы меняли руку, и промокнул отцу лоб тряпкой. Мельник посветил на командира дозора, словно пытаясь понять, сумеет ли тот ещё прийти в себя. Стало видно, как тот стискивает зубы, как беспокойно мечутся под веками глазные яблоки. Кулаки его были сжаты, а тело рвалось то в одну, то в другую сторону. Брезентовые ремни не давали Антону вывалиться, но нести его становилось всё сложнее.
Ещё через полсотни метров Мельник поднял ладонь вверх и отряд снова остановился. На полу белел грубо намалёванный знак: привычная уже извилистая линия упиралась утолщением головы в жирную красную черту, отсекавшую лежащий впереди туннель. Ульман присвистнул.
- Загорелся красный свет, говорит – дороги нет, - нервно засмеялся кто-то сзади.
- Это червякам, нас не касается, - отрезал сталкер. – Вперёд!
Однако теперь они продвигались вперёд ещё медленнее. Мельник передал свою ручку носилок Артёму и занял место во главе отряда, надвинув на глаза прибор ночного видения. Но они перестали спешить не только из осторожности. На станции «Генштаб» перегон стал забирать вниз ещё круче, и, хотя он оставался всё таким же пустым, от Кремля словно ползла незримая, но осязаемая дымка чьего-то присутствия. Обволакивая людей, она наделяла их уверенностью, что там, в чёрной беспросветной глубине, скрывается что-то необъяснимое, огромное и злое. Это было не похоже на ощущения, которые Артёму довелось испытать до сих пор – ни на преследовавший его тёмный вихрь в туннелях на Сухаревской, ни на голоса в трубах, ни на порождённый и подпитываемый людьми суеверный страх перед туннелями к Парку Победы. Всё лучше чувствовалось, что на этот раз за ним прячется что-то... неодушевлённое, но всё же живое.
Артём посмотрел на дюжего бойца, идущего по другую сторону носилок, которого сталкер называл Ульманом. Ему вдруг страшно захотелось поговорить, неважно о чём, главное, чтобы услышать человеческий голос.
- А почему у Кремля звёзды на башнях светятся? – вспомнил Артём терзавший его вопрос.
- Кто тебе сказал, что они светятся? – удивлённо, но охотно ответил тот. – Ничего там такого нет. На самом деле с Кремлём так - каждый что хочет, то и видит. Некоторые говорят, что даже его уже самого давно нет, просто Кремль-то надеется увидеть каждый. Хочется же верить, что самое святое осталось цело.
- А что с ним произошло? – спросил Артём.
- Никто не знает, - отозвался разведчик, – кроме твоих людоедов. Я молодой ещё, мне тогда лет десять было. А те, кто воевал, говорит, что Кремль не хотели разрушать, и сбросили на него какую-то разработку секретную... Биологическое оружие. В самом начале. Её не сразу заметили, и даже тревогу не объявили, а когда поняли, что к чему, уже поздно было, потому что эта разработка там всех сожрала, да ещё и из окрестностей народу засосала. Живёт себе за стеной до сих пор и чудесно себя чувствует.
- А как она... засасывает? – Артём не мог отделаться от видения – мерцающих нездешним светом звёзд на верхушках кремлёвских башен.
- Знаешь, было насекомое такое – муравьиный лев? Копало в песочке ямки, воронки такие, а само залезало на дно и рот раскрывало. Если муравей мимо пробегал и случайно на край ямки вступал – всё. Конец трудовой биографии. Муравьиный лев шевелился, песок ко дну сыпался, и муравей прямо вниз, в пасть падал. Ну вот и с Кремлём то же. Стоит на край воронки попасть – затянет, - ухмыльнулся он.
- А почему люди сами внутрь идут? – настаивал Артём.
- А я откуда знаю? Гипноз, наверное... Ловит как-то, настраивается. Вон, возьми хотя бы этих твоих людоедов-иллюзионистов... Как мозги морозят! А ведь пока сам не увидишь - не поверишь. Так бы мы и остались там.
- Так что же мы к нему тогда в самое логово идём? – недоумённо спросил Артём.
- Это не ко мне вопросы, а к начальству. Но я так понимаю, что надо снаружи быть, и на башни со стенами смотреть, чтобы оно тебя сцапало. А мы, вроде, внутри уже... Куда здесь смотреть-то?
Мельник обернулся и сердито шикнул на них. Говоривший с Артёмом боец тут же осёкся и замолчал. И стало слышно то, что заслонял звук его голоса – идущее из глубины нехорошее, негромкое... булькание? Урчание? Довольно было один раз услышать этот звук - вроде и предвещающий ничего страшного, но какой-то настойчивый и неприятный – как забыть его становилось очень сложно.
Они прошли мимо тройных, построенных одни за другими, мощных гермоворот. Все створки были гостеприимно распахнуты настежь, и тяжёлый железный занавес поднят к потолку. Двери, подумал Артём. Мы на пороге.
Стены вдруг расступились, и они оказались в мраморном зале – настолько просторном, что луч мощных фонарей еле добивал до противоположной стены, превращаясь там в рассеянное бледное пятно. Потолок, в отличие от других секретных станций, здесь был высокий, его держали мощные, богато украшенные колонны. Сверху свисали почерневшие от времени массивные золочёные люстры, всё ещё отзывающиеся на свет фонаря кокетливым блеском. Стены были покрыты огромными мозаичными панно, изображавшими одетого в пиджак немолодого человека с бородкой и большой залысиной и улыбающихся ему людей в рабочей форме, молодых девушек в скромной одежде и лёгких белых косынках, военных в старомодных фуражках, несущиеся по небу эскадрильи истребителей, ползущие строем танки, и, наконец, сам Кремль. Названия у этой удивительной станции не было, но именно его отсутствие лучше всего давало понять, куда они попали.
Здесь всё находилось в невероятном запустении. Казалось, нога человека не ступала сюда десятилетиями. Колонны и стены были покрыты густым, чуть ли не сантиметровым слоем серой пыли.
Дальше на пути стоял необычный поезд. У него было всего два вагона, но зато тяжело бронированных, выкрашенных в защитный тёмно-зелёный цвет. Окна заменяли узкие, напоминающие бойницы щели, закрытые затемнённым стеклом. Двери – по одной в каждом вагоне – были заперты. Артёму подумалось, что хозяевам Кремля, может быть, действительно так и не удалось воспользоваться своим тайным путём для бегства.