Соседство с Ганзой сказывалось на Белорусской самым положительным образом. Это было видно сразу – хотя бы по тому, что по сравнению с Маяковской или Киевской она довольно хорошо охранялась – за десять метров до входа был сооружён блок-пост: на мешках с грунтом стоял ручной пулемёт, а сторожевой наряд состоял из пяти человек.
Проверив документы (вот и пригодился новый паспорт), у них вежливо спросили, не из Рейха ли они будут. Нет-нет, заверили Артёма, против Рейха здесь никто ничего не имеет, станция торговая, соблюдает жёсткий нейтралитет, здесь в конфликты между державами – так начальник караула называл Ганзу, Рейх и Красную линию – не вмешиваются.
Прежде чем продолжать свой путь по Кольцу, Артём с Ульманом решили всё же отдохнуть и перекусить. Сидя в богатой и даже с некоторым шиком обставленной закусочной, в придачу к превосходно приготовленной и при этом удивительно недорогой отбивной Артём получил и полную информацию о Белорусской. Сидевший за столом напротив круглолицый блондин, представившийся Леонидом Петровичем, за обе щеки уплетал грандиозных размеров яичницу с беконом, а когда у него освобождался рот, с удовольствием рассказывал о своей станции.
Жила Белорусская, как выяснилось, за счёт транзита свинины и курятины. По ту сторону Кольца – ближе к Соколу и даже Войковской, хотя та уже находится в опасной близости к поверхности, располагались огромные и очень успешные хозяйства. Километры туннелей и технических перегонов были превращены в нескончаемые животноводческие фермы, которые кормили всю Ганзу, заодно поставляя продовольствие и Четвёртому рейху, и на вечно полуголодную Красную линию. Кроме того, жители Динамо унаследовали у своих предприимчивых предшественников и склонность к портняжному мастерству. Именно там шили и продавали те самые куртки из свиной кожи, которые Артём видел на Проспекте Мира.
Никакой внешней опасности с этого конца Замоскворецкой линии не существовало, и за все годы жизни в метро ни Сокол, ни Аэропорт, ни Динамо никто ни разу не разорял. Ганза на них не претендовала, довольствуясь возможностью собирать пошлину с переправляемого товара, а заодно обещала им защиту от фашистов и от красных.
Жители Белорусской почти поголовно были заняты торговыми делами. Фермеры с Сокола и портные с Динамо редко задерживались здесь, чтобы собственноручно сбыть свой товар – барышей с оптовых поставок им хватало с головой. Подвозя партии свинины или живых кур на дрезинах и вагонетках на человеческой тяге, люди с той стороны, как их здесь называли, сгружали добро – для этих целей на платформах даже были установлены особые подъёмные краны – рассчитывались и отбывали к себе домой.
Жизнь на станции бурлила. Бойкие торговцы (на Белорусской они почему-то звались «менеджерами») носились от «терминала» - места разгрузки – к складам, позвякивая мешочками с патронами, раздавая указания жилистым грузчикам, тележки с ящиками и свёртками на хорошо смазанных колёсах катились бесшумно к рядам прилавков, или к границе Кольца, откуда товар забирали ганзейские купцы, или к противоположному краю платформы, где свои заказы ожидали эмиссары Рейха.
Фашистов здесь было немало, но не рядовых, а всё больше офицеров. Однако вели они себя совсем иначе – хоть нагловато, но в рамках приличия. На смуглых брюнетов, которых хватало среди местных торговцев и грузчиков, они неприязненно косились, но порядки свои диктовать не решались.
- У нас ведь тут и банки... От них, из Рейха, многие к нам приезжают вроде бы как за товарами, а на самом деле – сбережения вложить, - поделился с Артёмом его собеседник. – Поэтому они нас трогать вряд ли станут. Мы им как бы Швейцария, - добавил он непонятно.
- Хорошо у вас тут, - на всякий случай вежливо заметил Артём.
- Да что мы всё о Белорусской... Сами-то вы откуда будете? – спросил наконец ради приличия Леонид Петрович.
Ульман притворился, что не слышал вопроса и плотнее занялся своей отбивной.
- Я с ВДНХ, - оглянувшись на него, ответил Артём.
- Что вы говорите! Какой ужас! – Леонид Петрович даже отложил вилку и нож. – Там, говорят, дела совсем плохи? Я слышал, они уже из последних сил оборону держат. Половина станции погибла... Это правда?
У Артёма кусок застрял в горле. Что бы ни случилось, он должен прежде попасть на ВДНХ, повидаться со своими, может быть, в последний раз. Как он мог терять сейчас драгоценное время на еду? Отодвинув тарелку, он попросил счёт, и, не взирая на протесты Ульмана, потащил его за собой – мимо устроенных в проёмах арок прилавков с мясом и одеждой, мимо сваленных в кучи товаров, мимо приценивающихся челноков, снующих грузчиков, чинно прохаживающихся фашистских офицеров - к отгороженному металлической оградой переходу на Кольцевую линию. Над входом было вывешено белое полотнище с коричневой окружностью посередине, и двое автоматчиков в знакомом сером камуфляже проверяли документы и досматривали вещи.
Артёму ещё ни разу не удавалось проникнуть на территорию Ганзы с такой лёгкостью. Ульман, дожёвывая кусок отбивной, порылся в кармане и предъявил пограничникам неприметного вида ксиву. Те без разговоров отодвинули секцию ограждения, пропуская их внутрь.
- Что это за корочки? – полюбопытствовал Артём.
- Так... Орденская книжка к медали «За заслуги перед Отечеством», - отшутился Ульман. – Перед нашим полковником все в долгу.
Переход на Кольцо представлял собой странную смесь крепости и торговых складов. Вторая граница Ганзы начиналась за мостиками над путями: там были возведены настоящие редуты с пулемётами и даже огнемётом. А дальше, рядом с памятником - мудрого вида бронзовым бородатым мужиком с автоматом, хрупкой девушке и мечтательному парню, оба при оружии (наверное, основатели Белорусской или герои борьбы с мутантами, подумал Артём) - размещался целый гарнизон, не меньше двадцати солдат.