Добрая Бабилана принялась за дело и при содействии сердобольных соседок собрала то, без чего нельзя было готовить, потому что в доме художника уже и речи не было о горшках, жаровнях и сковородах. А поскольку там нечего было жарить, печь или варить, без этих предметов более или менее успешно обходились. Благодаря проявленному участию (при иных обстоятельствах немыслимому) несчастная женщина благополучно завершила свои труды и через два часа у нее был готов такой ужин, который способен был бы поднять и мертвого; именно так он и подействовал на метра Адама: при виде его он восстал, подобно Лазарю, со столь блаженным видом, что если бы кто-нибудь в это время подглядывал в замочную скважину, то подумал бы, что душа достойного художника начала приобщаться к небесной благодати. Но тут постучали в дверь; почтенная Бабилана поторопилась поставить еду на пол и пошла открывать: оказалось, что принесли гроб.
Это происшествие, которое, возможно, определенным образом подействовало бы на мертвеца менее философски настроенного, чем метр Адам, ничуть не убавило у художника аппетита. Напротив, в данных обстоятельствах он, насколько мог вспомнить, наслаждался едой как никогда. Он уже дожевывал последний кусочек рыбы и заглатывал последний стаканчик вина, как вдруг услышал у самого порога резкое и нестройное пение. Бабилана затрепетала.
— Это ко мне пришли «ангелы», — заявил метр Адам. — В бутылке еще осталось немного вина; пойди, жена, отнеси им. Теперь ведь они явились ко мне не для того, чтобы я им сделал корону из золотой бумаги и картонные крылышки. А я тем временем улягусь в гроб, как и положено честному новопреставленному. Иди, жена, иди!
Старуха послушалась и вышла, затворив за собой дверь, чтобы не мешать метру Адаму делать необходимые приготовления. Действительно, четверо мальчиков из деревенского хора в длинных одеяниях из миткаля, с картонными крылышками и бумажными нимбами, явились к мертвому, которому предстояло провести ночь в церкви. За ними шли носильщики, а за носильщиками — группа жителей деревни, и во главе их вышагивал кум Маттео.
Добрая женщина отдала «ангелам» ту малую толику вина, что у нее имелась; однако, поскольку вследствие всем известной нищеты покойного посланники Небес рассчитывали на одну лишь колодезную воду, их приятно удивила столь неожиданная удача, и как бы мало им ни перепало по сравнению с тем, как их встречают, когда они имеют дело с более состоятельными покойниками, они, тем не менее, с искренней благодарностью затянули «De profundis»[5], а носильщики в это время уложили гроб на носилки и пошли впереди процессии в сопровождении четырех «ангелов», причем сразу же за ними во главе сопровождающих тело следовал кум Маттео, который, поскольку в Калабрии существует обычай нести покойника с открытым лицом, не сводил глаз с благословенной скуфейки, что должна была бы возместить ему утрату трех сольдо.
В церковь прибыли на закате; ее отделял от деревни величественный сад, где в свое время прятался Марко Бранди, и она возвышалась у самого склона горы. Это было одно из тех крохотных живописных строений, которые так любят пейзажисты, ибо теплый колорит камня великолепно прорисовывается на фоне бледной листвы каштанов; как и все аббатство, церковь находилась в довольно плачевном состоянии, но фра Бракалоне, учитывая торжественность случая, при помощи только что срезанных цветов и старинных гобеленов обновил ее наилучшим образом.
Верный данному обещанию, он встретил тело друга на пороге. Носильщики поставили гроб на возвышение, устроенное посредине клироса, и, пока «ангелы» допевали последний псалом, фра Бракалоне зажег вокруг покойника шесть обещанных свечей. Эта скрупулезность еще больше напугала метра Адама, поскольку он уже ни в коей мере не сомневался в том, что достойный ризничий целиком и полностью сдержит данное им слово и просидит у тела всю ночь. Как только пение псалмов прекратилось, «ангелы» вышли из церкви, носильщики последовали за ними, а жители Никотеры — за носильщиками, за исключением, однако, кума Маттео, умудрившегося проскользнуть незамеченным в исповедальню. В результате этого у метра Адама вместо одного стража-хранителя появилось два, и если бы это обстоятельство стало ему известно, то опасения его несомненно обратились бы в безумный страх.
Фра Бракалоне затворил за ушедшими дверь и, усевшись возле возвышения, стал бормотать молитвы. А метр Адам в это время размышлял, что ему лучше сделать. Быть может, стоит подождать, пока фра Бракалоне уснет, что рано или поздно обязательно случится? Или стоит довериться ему и довести до его сведения, что он совершает бдение при живом? Второй вариант показался ему наиболее опасным; впрочем, времени для окончательного выбора было еще достаточно, и метр Адам решил проявить терпение и сохранять ту самую неподвижность, которую он не раз просил у своих моделей, так никогда ее и не получая. Что касается кума Маттео, то тот терпеливо выжидал, рассчитывая в целях осуществления задуманного плана на то же самое, на что надеялся метр Адам, а именно — ризничий либо уйдет, либо заснет.