— Найдемте его, ваше величество, но не будем биться об заклад.
Они тотчас же пошли в комнату, куда хозяин ссудной казны складывал свои сокровища. Потребовав сначала показать сундук, где хранились драгоценности курфюрста Баварского, затем дымовую трубу, по которой должен был спускаться предполагаемый вор, Людовик XI легко убедил брабантца в неосновательности его предположений, так как в очаг нападала бы сажа, а ее совершенно не было — там, по правде сказать, редко разводился огонь; да и в самой трубе они не обнаружили никаких следов, и, сверх того, она выходила на крышу в почти недоступном месте. В конце концов, после двухчасового розыска, при котором обнаружилась вся проницательность, свойственная недоверчивому уму Людовика XI, ему стало очевидно, что никто не мог пробраться к сокровищам его кума. Никаких признаков взлома не было ни в замках, ни на поверхности железных сундуков, где хранилось золото и серебро мэтра Корнелиуса, а также и драгоценности, сданные в заклад богатыми должниками.
— Если вор открыл этот сундук, — сказал Людовик XI, — почему же он взял только баварские драгоценности? По какой причине он не тронул этого жемчужного ожерелья? Странный преступник!..
При таком заключении бедный Корнелиус побледнел; молча они с королем смотрели друг на друга.
— Допустим, что так, государь, но зачем явился ко мне тот вор, которого вы взяли под защиту, зачем бродил он здесь всю ночь? — спросил Корнелиус.
— Если ты не догадался, кум, то я приказываю тебе и впредь не допытываться. Это — уж моя тайна.
— Тогда, значит, в моем доме шалит чорт, — жалобно сказал скряга.
При всяких других обстоятельствах король, быть может, посмеялся бы над восклицанием своего казначея; но он был погружен в задумчивость, устремив взгляд как бы сквозь своего собеседника, что так свойственно людям, одаренным властью или талантом. Брабантец испугался, не обидел ли он чем-нибудь своего страшного повелителя.
— Ангел он или чорт, но похититель в моих руках! — внезапно воскликнул Людовик XI. — Если ты будешь обворован этой ночью, то я завтра же буду знать — кем именно. Позови-ка сюда эту старую уродину, которую ты называешь своей сестрой, — добавил он.
Что-то мелькнуло в глазах у Корнелиуса, словно он не решался уйти и оставить короля в комнате, где хранились сокровища; но все же он вышел, побежденный властью едкой улыбки, блуждавшей на поблекших губах Людовика XI. Однако, проявив такую доверчивость, Корнелиус все же постарался сходить за старухой как можно быстрее.
— Есть ли у вас мука? — спросил король сестру Корнелиуса.
— О, конечно, мы сделали запас на зиму, — ответила она.
— Вот и хорошо! Принесите-ка сюда немного, — сказал король.
— А зачем вам наша мука, государь? — испуганно воскликнула старуха, притом без всякого смущения перед королевским величием, похожая в этом на всех, кто охвачен какой-либо сильной страстью.
— Старая дура, исполнишь ли ты приказание нашего милостивого короля? — закричал Корнелиус. — Уж не думаешь ли ты, что королю есть нечего?
— Вот и покупайте хорошую муку! — ворчала старуха на лестнице. — Ах! моя мука!
Она вернулась с лестницы и сказала королю:
— Государь, королевское ли это дело мою муку осматривать?!
Наконец, она притащила холщовый мешок — такие мешки с незапамятных времен служат в Турени рыночным торговцам и покупателям для переноски орехов, фруктов или зерна. Муки было с полмешка. Хозяйка открыла мешок и опасливо показала муку королю, то и дело бросая на него дикий и быстрый взгляд, который у старых дев словно готов брызнуть ядом на всех мужчин.
— Дорогая мука, по шесть су за септерею… — сказала старуха.
— Так что ж! — ответил король. — Рассыпьте ее по полу. Только смотрите, сыпьте ровным слоем, как снежком припорашивает.
Старая дева ничего не понимала. Кажется, случись светопреставление, оно не поразило бы ее так, как этот приказ.
— Мою муку, государь! на пол… но…
Мэтр Корнелиус, начиная догадываться — правда, еще неясно — о намерениях короля, отобрал у нее муку и осторожно высыпал на пол. Старуха затрепетала, но протянула руку за своим мешком и, когда брат отдал его, исчезла, глубоко вздыхая. Корнелиус взял метелку, из перьев и, постепенно пятясь, принялся разравнивать муку в виде снежной скатерти по всему полу своего хранилища под наблюдением короля, которого, казалось, очень забавляла эта затея. Когда они достигли двери, Людовик XI спросил у своего кума: