Леша с больным видом смотрел на брата. Он явно хотел поговорить с Женей о чем-то.
– Жень, это, конечно не мое дело, но мы как ни крути – родственники, и не мне тебя учить, ты все-таки старше… – Леша так и не закончил свою фразу, осекся, когда старший брат его резко перебил.
– Говори уже, чего хотел?
– Это неправильно, Жень. У тебя сын, ему уже двенадцать, а как он растет ты не видишь. Он уже большой! С твоими ходками Степка вообще забудет, как выглядит его отец, понимаешь? Твои эти ходки могут лишить Стёпы отца, не играй в героя, Жень, у героев тоже может не случиться хэппи-энда.
Женя смотрел на младшего брата так же, как и на свою жену, когда она начинала отчитывать Женю о его ходках, и сомнительных увлечениях.
– Я не играю в героя, братишка. Оно само так получается, не я шестеренка в этих часах, а моя удача. Благодаря ей часы еще идут.
– Запомни, брат, у часов есть свойство останавливаться в самый неподходящий момент.
Как заговорил, смотрите-ка. Младший брат поучает старшего, где видано такое? Женя хотел было рявкнуть на Лёшу, но открыв рот Бараксёв-младший так и не дал выговорить то что собирался Евгений нагло перебив:
– Вечером к Орлову подойди. Он приказал мне чтоб ты к нему сразу по возвращении к нему подошёл, но отдохни лучше, на тебе лица нет. Если, конечно, ему еще никто не доложил, и за тобой уже не отправили его шестерку.
Леша, закончив, откинулся на кровать и отвернулся к стене.
Чего ждать, когда можно все вопросы решить сразу по пути? Но первым делом нужно встретить сына! Евгений вышел из каморки, и направился в сторону платформы. Мимо ходили жители станции. Каждый шел в свою строну, по своим делам. Быстро, маневренно Игрок оказался на платформе. Он едва подоспел к прибывшей дрезине. Старая, скрипучая колымага была засыпана рюкзаками, сумками; позади вагонетки шла детвора в сопровождении пары солдат и четырех людей в штатском – учителя: Алексей Вадимович, Владислав Денисович, Вероника Викторовна и Елена Львовна. Все эти учителя блистали знаниями, и вся станция доверяла им своих детей. Из толпы, – человек в пятнадцать, – выбежал Степка. С радостным ревом он достиг отца; запрыгнул ему на шею и начал верещать:
– Привет папка! Как я соскучился! Как там наверху, папка? Цветы растут? Небо голубое?
– Наверху… – Евгений замялся, думал как бы ответить чтоб не расстроить сына, – Так сынок, зима же скоро, снег пойдет, какие цветы зимой-то?
Распушив прическу сына, Евгений забросил сына на плечи, и они двинулись в сторону своей коморки. Раза два они останавливались у торговцев, чтобы купить что-нибудь вкусное.
Наконец, после недолгого пути от платформы они достигли дома.
Скрипнули петли двери, та легко поддалась, отворилась. В тесное помещение вошли Евгений с сыном. Леша ушел. Игрок зажег керосиновую лампу, помещение, поглощенное мглой, осветилось – темнота отступила, но не полностью, съеденные мглой углы были вне досягаемости слабой керосинки. Керосинка выхватывала из темноты два матраса, из одного лезли внутренности, а другой был прокопчен. Справа от входа, на перегородке, над полом виднеется металлическая полка, на которой лежит пара стопок карт, шашки, домино… Прямо на входе, под дверью лежит красный истоптанный коврик. Стена, параллельная двери, покрыта мраморными плитками. На той стене висят плакаты когда-то великих футболистов, хоккеистов; прямо над дверью, вместо иконы, висит фото когда-то президента Российской Федерации, имя которого уже успели забыть. В ближнем углу стоит шкаф, битком набитый одеждой Жени его сына и его брата.
Степа бросил сумку на опаленный матрас, сел на стул стоящий у входа. Евгений спросил у сына, вешая куртку на гвоздик:
– Что, сложный день был?
– А ты как думаешь? – Вопросом ответил Степа. – Девять часов сидеть в темноте, в жаре, уф… Училка орет, еще кто-то орет, башка трещит… все пап, я на боковую.
Евгений в самый, для Степана, не подходящий момент сказал:
– Покажи дневник, потом поспишь.
Степа лениво потянулся к сумке, подтащил к себе, расстегнул, выудил тетрадь, пролистал до нужной страницы. Тетрадь разбита на три колонки: предмет, домашнее задание и оценка. Отец начал вглядываться в засеянные красной пастой страницы высматривая из пятерок-четверок-троек двойку или «неуд» по поведению.