– Реактор нестабилен! – верещал атомщик. – Возможен перегрев…
– Додик, ныряем сейчас же, или я вышвыриваю тебя на хрен! – пообещал Гришко.
– Это реактор последней модели, – быстро говорил Додик. «Тянет время», – понял Стас. – Его даже толком не успели испытать. Я не могу ничего гарантировать.
– Старт! – полковник стоял на своем.
– После расконсервации реактор не работал на полную мощность, и если…
– Старт, я сказал!
– Реактор не выдержит!
«З-з-з-зь!» – зубы камнегрызов по титановой обшивке. «Тум-тум-тум-тум!» – гул пулемета. Звуковое сопровождение было эффектным и впечатляющим. Не оставляющим времени ни для размышлений, ни для долгих споров.
– Ста-а-арт! – яростно заорал полковник. Таким приказам не противятся. Такие приказы пострашнее и «тум-тум-тум-тум!» и «з-з-з-зь!».
– Есть старт, – упавшим голосом отозвался Додик. – Готовность реактора семьдесят один процент. Стабилизация ниже половинной нормы.
Из динамиков снова послышались короткие отрывистые команды Гришко:
– Михеич, бур!
К несмолкающей пулеметной стрельбе и урчанию двигателей присоединился еще один звук. Тонкий, звонкий.
– Шнек!
И – глухой, тяжелый, монотонный.
– Шасси!
Толчок. Качнувшийся пол.
– Гусеничный ход!
Тряска. Похоже, машина тронулась с места.
– Домкратные упоры!
Что-то лязгнуло за кормой.
– Киря, прекращай стрельбу! Убрать турель! Заслонки на амбразуры и оптику!
Пулеметные очереди стихли.
Еще один толчок. Видимо, буровой нос машины уткнулся в стену ангара.
– Убрать шасси!
Машину тряхнуло еще раз.
«Бурим! – понял Стас. – Стартанули! Нырнули…»
– Есть старт! Входим в породу! – сообщил Гришко по внутренней связи. – Ак-к-куратненько…
– Реакция вышла из-под контроля, – безрадостно дополнил Додик. – Красная зона! Перегрев реактора близок к критическому.
– Так остуди его! – раздраженно посоветовал Гришко.
– Я пытаюсь, – уныло сообщил Додик.
Секундная пауза.
– Критический перегрев! – Додик все же сорвался на крик. – Сейчас рванет! Сейчас!
Стас услышал нотки паники. Значит, правда рванет.
Сейчас…
– Переизбыток мощности! – будто сквозь вату донесся до него голос Додика. Атомщик был уже не на грани даже – за гранью истерики. – Неконтролируемая реакция! Выплеск! Энергетический пик!
– Сбрось излишки! – вырвался из динамиков хриплый рык Гришко.
– Куда?!
– На хрен! На бур, на шнек, на движки, на кормовые лапы! Куда угодно! Михеич, снимай все ограничители!
– Вашу ж мать! – выругался компьютерщик. – Снято!
– Не поможет! – простонал Додик. – Слишком много энергии. Нас разнесет на куски!
– Сбрасывай! Нас разнесет, если будешь жевать сопли!
– Даю обратный отчет! – обреченно объявил Додик. – Пять, четыре…
– Всем держаться крепче, – вставил Гришко. – Сильно тряхнет.
«Рванет», – мысленно поправил Стас. Он протянул руку к торчавшей из стены скобе-поручню. Не случайно они, наверное, здесь. Ладони вспотели. Металл под кожей был мокрым и скользким. У Стаса возникли сомнения: сможет ли он удержаться за скобу, когда тряхнет… Рванет…
И есть ли вообще смысл держаться?
Рядом, вцепившись в поручень, стоял Илья. Колдун снова улыбается, а в глазках – пусто. Идиот! Как он вообще может улыбаться сейчас?
– Три…
Пауза. Долгая. Или просто кажущаяся таковой.
Внутренняя связь стихла. Если бы не слабое потрескивание динамиков, Стас решил бы, что Вера ее отключила. Но связь не отключали. Экипаж просто не пользовался ею. Люди слушали дыхание друг друга и отчет Додика. Только теперь, когда опасность быть съеденными заживо камнегрызами отступила на второй план, пришло осознание того, на какой тонкой грани они все балансируют.
Люди молчали и ждали. Даже Гришко молчал и ждал. Целую вечность все они уже молчат и ждут.
Перегретый атомный реактор – это не шутки.
Субтеррина бурила породу. В подземном «Аиде» хозяйничали камнегрызы, а в подземлодке ждали взрыва.
Ждали, ждали…
Да сколько же можно?
– Два…
Стас прикрыл глаза. Вернее, они зажмурились сами собой, словно не желая видеть последнюю вспышку. Как будто сомкнутые веки помогут, защитят, спасут… Как будто сквозь них не будет видно.
Вот и конец. Все быстро и просто. Странно, но страха не было. Было удивление и несогласие с тем, что было, вернее, что будет. Сейчас, прямо сейчас.
Как все будет? Вернее, как все есть? Стас представил это «все» очень живо, в подробностях. Перед внутренним взором, под закрытыми веками пронеслась картина того, что случится… неизбежно должно случиться через какие-то доли секунды.