Вернувшись в коридор, главный караванщик сказал, обращаясь к сопровождающему гостей офицеру:
— Раненого нужно немедленно в медицинский блок. Он плох, может долго не протянуть.
Тот, помедлив, отдал пару отрывистых команд. Процессия разделилась: двое караванщиков с носилками под присмотром сопровождающего двинулись к медицинскому сектору; остальные направились дальше по коридору — в Зал. Это просторное помещение служило тут для проведения всех торгов с караванщиками, для заседаний Совета и выступлений руководства колонии перед гражданами.
Сергею ужасно не хотелось будить жену, но выбора не было.
— Полина… — он осторожно погладил ее по плечу. — Милая, просыпайся…
Полина вздохнула во сне. Она уснула всего два часа назад, и больше за эти сутки ей спать не придется… Как несправедливо!
— Нужна твоя помощь… Пожалуйста…
— Папочка, что случилось? Почему ты будишь маму? — услышал Сергей и вздрогнул. Обернувшись, увидел сына — Денис стоял в двух шагах от их постели.
— Это еще что?! — грозным шепотом закричал Сергей, грозя сыну кулаком. — Немедленно в постель! Босиком на холодном полу! В школу с утра!..
Денис упрямо насупил брови. Видя, что он собирается повторить вопрос, Сергей понизил голос.
— Ничего не произошло. Заболел тут один, мама нужна в больнице.
Деловито кивнув, сын поплелся к своей постели.
— Иду, — сказала Полина. — Мне просто сон такой хороший снился… Про Ленинскую библиотеку.
Сергей смотрел на нее с нежностью. Никакого намека на то, что минуту назад она крепко спала: ясный взгляд и легкий румянец, как у давно бодрствующего человека.
— Прости, — сказал он. — Я отпирался, как мог, но Хирург требовал только тебя. Говорит, никто не может лучше…
— Приятно, когда так ценят, — сказала жена. — Кто болен?
Сергей наклонился к ее уху — так, чтобы не услышал Денис. Любопытства в мальчике столько же, сколько упрямства, а знать ему все это ни к чему.
— Пришли караванщики… Непонятно, как их впустили ночью… Принесли раненого… Подробностей не знаю, но, кажется, его порвали наверху… Хирург толковал, что с раненым что-то крепко неладно…
Он говорил едва слышно, косясь в сторону постели сына; мальчик лежал неподвижно, дышал ровно и, возможно, уже спал; но Сергей не стал бы ручаться, что Денис сейчас не прислушивается изо всех сил к разговору.
Полина кивнула, потом так же тихо спросила:
— Ты тоже идешь?
Сергей кивнул:
— Будет торговля…
Они быстро собирались, стараясь не шуметь. Чай в древнем побитом термосе был еще теплым, но времени не оставалось, и они решили позавтракать по возвращении.
Выйдя из бокса, расстались: Полина свернула вбок — поднявшись по ступеням, оказываешься у дверей медицинского блока; Сергей направился дальше по этажу, в сторону дальней лестницы, которая выводила к дверям Зала. Жилой уровень был темен и погружен в сон.
В просторном Зале, скудно освещенном керосиновыми лампами, вот-вот должна была начаться обычная процедура торгов. По одну сторону большого овального стола красного дерева, некогда ухоженного и богато инкрустированного, а ныне потрескавшегося и обшарпанного, сидели представители Совета Общины. Сергей обратил внимание, что Верховный, Петр Савельевич, отсутствует; собственно, в том, что его не стали будить посреди ночи, ничего удивительного не было: Верховному перевалило за семьдесят, он стал тяжел на подъем, спал плохо, а просыпался еще хуже.
Сергей знал, что Верховный все реже покидает свой блок и днем, предпочитая уединение… Шептались, что старик доживает последние деньки. Его место, пихая друг друга локтями, пытаются занять трое членов Совета. Каждый из них пытается склонить колонистов на свою сторону нехитрыми уловками… Все они сейчас были тут как тут. Половина стола с их стороны и пол вокруг были уставлены товаром и продуктами, производимыми в лабораториях, мастерских и парниковых хозяйствах колонии.
По другую сторону расположились четверо караванщиков. В центре сидел главный, имеющий прозвище Джедай — звучная кличка, почерпнутая из какого-то старого кино. О дальних походах его каравана и битвах с неведомыми чудовищами ходили легенды, но сам Джедай распространяться на эту тему не любил. Колонистов он терпеть не мог и называл их серыми крысами. О метро говорил презрительно либо с насмешкой, и всегда подчеркивал, что настоящий мужчина должен жить и умереть свободным, на земле, под небом… Даже таким, какое оно сейчас. Внешность его была под стать характеру: могучее тело, большая, наголо обритая голова, глаза темные, взгляд стальной, узкие губы, давний и глубокий шрам на левой щеке.