– Володя, мне даже как-то неловко, – деланно отнекивался Аркадий Леонидович.
К этому времени он уже сбросил свою куртку, оставшись в коричневом свитере грубой вязки с высоким горлом.
– Мэтр, я настаиваю.
– Но денежное довольствие сержанта не очень велико…
– Аркадий Леонидович… – с нажимом произнес молодой человек.
– Уступаю грубому насилию, Володенька, – притворно замахал руками тот.
Через десять минут, когда первая порция шашлыка была съедена и запита ужасно воняющей бормотухой местного производства, Владимир нетерпеливо напомнил:
– Мэтр, вы обещали…
Аркадий Леонидович сделал еще один большой глоток из кружки, вытер сальные губы не очень свежим платком и улыбнулся:
– Пожалуй, Владимир, можно и начать. На станции Лубянка на вечерней поверке в казарме старшина каждый день выкликает имя, стоящее первым в списках части. Как там оно звучит?
«Капитан Лавров!»
«Капитан Андрей Дмитриевич Лавров пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины», – отвечает правофланговый.
И после этих слов в сознании красноармейцев возникает образ человека, короткая, но яркая жизнь которого освещает им путь и служит вдохновляющим примером.
– Аркадий Леонидович, давайте без всей этой идеологической трескотни. Все это может рассказать любой школьный учитель и любой замполит, – прервал собеседника сержант, срывая крепкими зубами мясо с шампура. – Но у этой истории наверняка есть второе дно. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь, – покачал головой Аркадий Леонидович. – Итак, детство Андрейки Лаврова прошло на Динамо. Вестибюли станции были построены в виде греческого храма, да и в их оформлении были использованы классические каноны греческой архитектуры.
Впрочем, об этом маленький Андрюша ничего не знал. Первое, что всплывало перед глазами, когда он вспоминал тот этап своей жизни, – рулоны свиных шкур, из которых женщины в пошивочных мастерских шили кожаные куртки. Мать почему-то называла их смешным словом «тужурки».
Отца своего мальчик не помнил и ни разу в жизни его не видел. Успел в станционной школе окончить три класса, а потом мать решила, что нечего время попусту на всякую ерунду тратить. И стала брать сына с собой в «швейку».
Через некоторое время на мать, тогда еще молодую и вполне привлекательную особу, положил глаз приехавший за оптовой партией курток торговец с Белорусской-радиальной. С тех пор, приезжая на Динамо, стал он захаживать к Лавровым. Гостинцы приносил, еду, почти новую одежду. Даже игрушки! После семи месяцев ухаживаний сделал предложение руки и сердца. Так в Метро появилась новая ячейка общества.
Семья переехала на Белорусскую. Вскоре на свет появилась младшая сестра – Вика. С отчимом у мальчика отношения не сложились, поэтому со временем он оказался предоставлен сам себе. Сначала устроился на подведомственную Белорусской свиноферму. Потом перешел на грибные плантации. А через некоторое время стал работать у челнока на той же Белорусской-радиальной. Путешествуя где пешком, где на дрезине, побывал на многих станциях. И к своим шестнадцати годам окончательно понял, что можно с утра до ночи батрачить на хозяина-кровопийцу, но в люди не выбьешься. С трудов праведных… А Андрей Дмитриевич хотел добиться всего, и желательно сразу.
Однажды заехал он с хозяином на Войковскую – сбыть товар. Все стены и колонны на станции были увешаны черными транспарантами, на которых белой краской был выведен лозунг «Воля или смерть!».
Довелось там же, на Войковской, послушать дядю Мишу, который безбоязненно называл товарища Москвина, а до кучи – и всю Красную линию, врагами революционных идеалов. Перед самым отъездом со станции кто-то сунул парню рукописную листовку, в которой популярно разъяснялось, почему Москвин – предатель и почему дядя Миша пошел на тактический союз с Ганзой.
С той самой поездки у парня словно резьбу сорвало. Его привлекало то, что анархисты обещали всем оружие, патроны, обмундирование, самогон и женщин.
Когда через некоторое время Андрей Лавров снова оказался на станции анархистов, дядя Миша уже превратился в Нестора, а Войковская – в Гуляй Поле.
Постепенно в голове юноши созрела идея переметнуться к анархистам, тем более что «третий путь развития», провозглашенный руководством Белорусской-радиальной, привел к тому, что экономика станции стала чахнуть, а народ – разбегаться.
Недолго думая, парнишка сбежал на Гуляй Поле. Там он оказался словно в родной стихии: кутежи, участие в набегах на соседние станции.