Вспышка.
Кувыркаясь, медленно летит гильза. Падает на гранитный пол, отскакивает со звоном… катится…
— Они, прикинь, нас вообще за людей не считали, — продолжал Убер. — Мы, кричат, за дружбу народов! И давай нас мочить. Какой-то вор в законе у них главный. Но я думаю, это все фуфло — насчет «в законе». Явно какой-то отморозок, только побашковитей. Вообще кировская братва, говорят, сейчас совсем страх потеряла…
— В каком смысле? — Макс поднял голову.
— На Нарвскую лезут вовсю. Как тараканы. Но там у них тоже крутой перец есть, Лётчиком зовут. Правильный мужик, я слышал… Хотя и отморозок, конечно.
— Этой ночью? — Уберфюрер почти не разжимал губ. Он остановился, сделал вид, что колесо тачки попало в выбоину.
Макс кивнул.
— А то задержались бы, — предложил Убер, выворачивая рукоятку, чтобы колесо выехало из ямы. — Я бы тут профсоюз сколотил. Или боевую ячейку.
— Сколоти гроб, — посоветовал Макс. Мотнул головой. — Вон для того придурка.
Там стоял фланелевый тип, что руководил их «воспитанием». Скобля.
Убер улыбнулся. К ним уже шел «нянечка» Хунта — судя по всему, заготовив пару ласковых. Скинхед толкнул тачку, мимикой лица показал злобному амбалу: все, все, уезжаю. Работаю в поте лица. Задницу, простите, рву.
Макс сжал, разжал ладони, разгоняя кровь. Поудобнее взялся за рукоятки тачки и покатил…
Сегодня.
Уберфюрер на ходу запел — негромко, высоким, но очень приличным голосом:
Докатил тачку до ряда тележек, аккуратно поставил и бегом вернулся в строй. Прямо идеальный заключенный. Воспитатель милостиво кивнул.
Скинхед выпрямился.
— Трудновоспитуемый Убер прибыл! — доложился он. «Нянечка» посмотрел на него налитыми кровью глазами. Хунта не доверял Уберу, особым надзирательским чутьем выделяя его как потенциального бунтовщика. Но скинхед вел себя с утра как шелковый, поэтому «нянечке» не за что было уцепиться. Хитрец.
— Перекур десять минут! — объявил воспитатель.
Трудновоспитуемые расселись вокруг железной бочки с песком.
Настоящего табака ни у кого не было, даже «нянечки» курили какую-то траву, что выращивали в дальних туннелях. И ее же сбывали воспитанникам.
Уберфюрер был здесь в своей стихии. То есть трепался.
— Это раньше она Дыбенко была, — пояснил Убер белобрысому пареньку. Лицо у того было измученное. — Понимаешь, трудновоспитуемый брат мой?
— А сейчас?
— Сейчас «Веселый поселок».
— Какой-какой? — переспросили из толпы курильщиков. Над головами плыл синеватый колючий дым.
— Веселый поселок, брат. — Убер повернулся, вздохнул: — Это такая была жизнь! Песни, танцы, фейерверки, радость била ключом. Его поэтому его и назвали Веселым. Лучше места в Питере не было. Это как Диснейленд… тьфу, ты же про него ничего… как ярмарка на Сенной! Только в сто раз лучше.
Пожилой каторжник хмыкнул. Протянул Уберу дымящийся окурок. Скинхед поблагодарил кивком и затянулся. Медленно, с наслаждением выпустил дым. Передал окурок дальше.
— Ну, ты хватил, в сто, — недоверчиво протянул один из молодых. Они сидели на корточках, друг за другом, у курилки. Когда человек затягивался самокруткой, его лицо в полутьме подсвечивалось красным. Жутковатое зрелище.
Словно «молокососы» корчили рожи на спор — кто страшнее.
— Я тебе говорю! — завелся Уберфюрер. — Что, не веришь?
— Верит он, верит, — ответил вместо «молокососа» Макс. Еще не хватало, чтобы темпераментный скинхед приложил пацана об стену в процессе доказательств.
— Там такая красота была — умом тронуться можно, вот такая красота!
— А сейчас там что? — спросил «молокосос». Уберфюрер почесал затылок.
— Да фигня всякая. Грибники засели, наркоши. Растят свои грибочки да продают — не знаешь, что ли?
— А! Дурь.
— Не дурь, а грибы, мальчик. Большая разница. Галлюциногенные. Только эти какие-то хитрые, садят нервную систему в момент. Вот и ходят там работнички ихние. Отработал, получил грибочек, побалдел — опять работай. А сами торгуют и живут. Нет, брат, по мне лучше веганцы.
Максу вспомнился пронизывающий холод, что он чувствовал в присутствии «зеленых». Да уж. Убер нашел с кем сравнить…