— Возьми, — он тянет ко мне маленький квадратик бумаги. — Это ценник.
— Сколько? — Руки трясутся, не слушаются, цифры и буквы на листочке расплываются.
— Смотри сам, не вижу в темени. Но уверен, что до хрена… Эксклюзив.
Эксклюзив… напрягая глаза, вчитываюсь в прыгающие символы. «2 цинка пятерки». Не верю, читаю вновь и вновь. Два цинка, два цинка, два… Намного больше, чем «до хрена» — «до хрена» в квадрате, «до хрена» в кубе!
— Два цинка «пятерки», — неужели мне хватает сил, чтобы произнести это вслух? — Два гребаных цинка «пятерки»!
Мальцев с присвистом возводит «до хрена» в нужную степень, получается совершенно нецензурно.
— У меня нет столько… Я отдам автомат, рожки, Стечкин, химзу, берцы, дозиметр, всё, что есть, забирайте!
Начстанции невесело улыбается:
— Обратно голым пойдешь, Красоток ваших пугать?
— Глеб, мне нужны эти ампулы, если придется, я до Пекина раком доползу, — вкладывают в эти слова все свои невеликие силы, потом зачем-то добавляю забытое отчество, — Денисыч…
— Ты доползешь, верю, — улыбка его становится чуть шире, чуть искренней. — Потому и отдам лекарство.
— Отдашь?! — не верю, не могу поверить, «американские горки» эмоций — взлет, падение, надежда, отчаяние — лишают дыхания.
— Отдам, — Мальцев энергично трясет головой. — Хотя и не бесплатно… Когда должен родиться ребенок?
Не понимая, к чему он клонит, неуверенно говорю:
— Сентябрь. Самое начало.
— Сентябрь, — медленно повторяет Мальцев. — Я дам тебе лекарство, а ты вернешься сюда в конце сентября, через пару недель после рождения… первенца?
Автоматически киваю:
— Первенца, да. Но зачем… сюда?
— Моей станции нужны такие сталкеры, как ты — удачливые и отчаянные, как черти. За год или за два всё отработаешь. Вернешь долг.
Поднимаюсь в кровати, сажусь на край. От слабости кружится голова, едва не соскальзываю на пол, Глеб Денисыч приходит на помощь и могучими руками удерживает меня в сидячем положении.
— Ты дашь мне лекарство… ты дашь мне немного времени побыть с малышом… а потом ждешь, что я вернусь?
— Именно.
— Почему ты так уверен, что я вернусь?
Ответ — прямой и честный — обескураживает:
— Я спасаю жизнь твоей женщине и твоему ребенку. Неужели ты «кинешь» своего спасителя?
Не кину — это знаю я, это знает он. Мы еще несколько минут обсуждаем мой обратный путь — ни он, ни я не сомневаемся, что я дойду — затем, оставив упаковку с ампулами на прикроватной тумбочке, Мальцев прощается:
— Отлеживайся, набирайся сил. А потом… удачного тебе пути туда и обратно! Встретимся здесь двадцать пятого сентября, и не вздумай опоздать. Ни днем позже, запомни!
Двадцать пятое сентября, дата, выжженная в подкорке каленым железом. Я не забуду — даже если захочу.
— И попросил сталкер, показать ему Аленький цветочек! А незнакомец и говорит: если я тебе покажу его, то придется тебе и мой облик увидать. А лицо такое, что испугаться можно. Страшное и безобразное.
Не боялся сталкер, многое он уже повидал, чтобы живого человека испугаться, хоть и безобразного. И повел его человек по своим владениям, был он хозяином тех земель, служили ему слуги верные, в землях богатства несметные. И показал он сталкеру Аленький цветочек… И оказался это тот самый, о котором дочка любимая мечтала! Но в тот же миг увидел сталкер хозяина, появился тот перед ним во всем своем уродстве, и не отшатнулся сталкер от лица хозяина безобразного. Благодарил, что показал то, что безуспешно искал он в дальних землях, на нехоженых тропах и не находил нигде такой красоты, ведь краше того цветка и желаннее на всем свете не было. И начали они разговор… Очень хотелось получить Аленький цветочек, но нечем было отдарить, всё было у того хозяина, все богатства, которые можно представить, жил он в палатах каменных, для любой надобности находились у него помощники… Привык немного к тому незнакомцу сталкер, присмотрелся — а лицо его безобразное будто врагами злыми изуродовано, и облик страшный оттого, что в битве не смог победу одержать. И спросил сталкер: не нужна ли тебе помощь воинская? Согласился хозяин отдать ему Аленький цветочек. Но с одним условием: чтобы повидался гость с любимой женой и дочерью, порадовал девочку подарком необыкновенным. А после в тот же миг назад вернулся. К тому времени и войско готово будет на врагов выступить, остается только нового друга-союзника дождаться. И чтобы не опаздывал…
Возвратился сталкер домой, к жене и дочурке новорожденной, радость была для всех большая, но снова начал он собираться в путь. Нужно было сдержать обещание. Попрощался он с женой, просил себя беречь и Аленушку. И пусть дочка растет такой же красавицей, как самый прекрасный на всем свете Аленький цветочек…
— Хорошая сказка. — Максим поцеловал дочку, укрыл потеплее одеялом. — Ань, а почему ты раньше ее не рассказывала?
— А раньше никто не просил. — Она улыбнулась. — Завтра твоя очередь… Про коня быстрого, про цветы невиданные и дальние странствия.
Убаюканная уже, казалось, дочка открыла глаза.
— Мам, а какой он, Аленький цветочек?
И Алена огляделась вокруг, но не увидела ничего такого, что было бы похоже на яркую красоту, о которой рассказывала мама. Только тени на стене напоминали на сказочных человечков, она следила за ними, будто темные силуэты вдруг начнут двигаться самостоятельно и разговаривать. Ну, вдруг? Если цветочка нет, то и остальное могло оказаться неправдой?!
Девочка обиженно надула губы и посмотрела на отца.
— Пап…
— Спи, Аленушка. Я найду цветные карандаши и бумагу, нарисую тебе картинку к этой сказке. Завтра у тебя будет свой собственный Аленький цветочек.
— Настоящий?
— Самый настоящий. Ведь тебе его папа принесет.
Сумрак, медленно превращающийся в ночь, последний час двадцать четвертого сентября. Недели и дни пролетели, как беспокойный, кажущийся призрачным, сон. Я стал отцом… безумно счастливым… до конца не верящим в своё счастье. Несколько дней назад одним любимым человеком стало на свете больше. Нет, он был и раньше, прятался, рос в утробе другого самого важного на свете человека, но именно в начале осени он обрел голосок, плачущий и недовольный, открыл глазки, почувствовал моё прикосновение, дал почувствовать себя… Было ли это счастьем? Да. Остается ли это счастьем? Без сомнения. Я не хочу уходить, оставлять их, однако знаю, что о них позаботятся, пока муж и отец будет возвращать свой долг. И в этом тоже нет сомнения — я должен вернуться на станцию к Мальцеву, должен отплатить честностью за добро. Жена поняла, просила лишь беречь себя, а еще… передать «спасибо».
Луна благоволит мне, ухмыляется с неба, гипнотизируя Красоток. Низкий тебе поклон, небесная заступница. Однако я должен торопиться, не все на небе настроены ко мне столь благодушно, тяжелые иссиня-черные тучи, напитанные отравленной осенней влагой, спешат наперерез ночному светилу. Подгоняемые злым ветром, они высасывают из пространства слабый отраженный свет, с каждой секундой заслоняя небосклон всё сильнее.
Бегу. На ходу огибаю застывшие статуи Красоток, лавирую между ними, проклиная их несметное количество. Чувствую, как статуи теряют неподвижность, медленно, но неизбежно в них возвращается жизнь, означающая мою смерть. Луна, продержись еще пару минут, прошу, милая!
Кидаю мимолетный взгляд наверх и тут же сбиваю дыхание: тучи уже наползают на желтый лик светила, лишая меня столь нужного времени. Ускоряюсь, выкладываюсь перед воображаемым финишем по полной, на сто процентов, на все двести, на тысячу… И всё равно не успеваю.
Скатываюсь по разбитым ступеням в подвал, укрываюсь там от наступившей темноты. Луна проиграла, захлебнулась не своим светом в смраде поганых туч. Я смотрю в крохотное зарешеченное окно, умоляя её пробиться сквозь черную броню осенней грозы, взглянуть еще раз на бренную землю, озарить унылую поверхность хоть на пару минут…
Губительный рассвет хоронит ночь, старшая сестра — Солнце — сменяет юную Луну на небесном посту.