Связанные между собой брёвна, на которых искусно и со знанием дела развешаны куски человеческих тел. Неведомый скульптор явно любовался своей работой, с извращённой кропотливостью выверяя каждый штрих, каждый надрез и каждый стежок грубой нитью.
Отрубленные по локоть руки со скрюченными в агонии пальцами складывались в страшные крылья. Из рёбер не менее чем пяти человек скроена мощная грудь. Венчают скульптуру головы трех мужчин на длинных шеях из целых хребтов, увитых ожерельем из кишок, желудков... Раззявленные в немом крике рты несчастных проклинали палача, а может требовали ответа у молчаливой судьбы: «За что?!». Лица, искаженные смертью, были знакомы Ернару, каждый день они ели и пили за общинным столом, подковывали коня или пасли сообща овец.
Не помня себя, старый военврач, повидавший для одной жизни слишком много, спрыгнул с коня на ходу, и бросился к своему двору.
- Айсулу?! - позвал он внучку, младшенькую. Старшие-то давно на небесах. - Внученька!
Обугленные стены мазанки с провалившейся соломенной крышей ответили молчанием. Всё селение, два десятка домов сожжено дотла! Даже собаку в конуре и ту убили.
Ернар повалился на землю как подкошенный, завыл, сгребая скрюченными пальцами тёплый ещё пепел, и размазывая слёзы на старческих щеках.
- Внученька... - причитал старик, сидя в пыли. - Не уберёг. Родители доверили, а я не уберёг...
- Айдахар, шайтан! Будь ты проклят! - крикнул в сердцах Ернар, грозя сухим кулаком куда-то в небо.
Сколько просидел оплакивая теперь уже мёртвую внучку - старик не знал. Слёзы высохли, но горе и горечь остались. Рука сама потянулась к небольшой кобуре за поясом. На солнце ярко блеснуло: два ствола, на два выстрела - самоделка. Оружием-то не назвать.
Непослушные пальцы с трудом скрутили одну затем вторую муфту, оголяя казённик. Два патрона в остатках тёмно-зелёной краски выпали в прокопченную от загара узкую ладонь. «7.62» - выдавлено на донце каждого.
«Для одного старика даже много» - невольно усмехнулся Ернар. Но то была горькая усмешка. Покатав патроны от пистолета «ТТ» в руке, старик вернул их в казённик, закрутил муфты и со щелчком взвел курки.
Чуть тёплый металл стволов упёрся под подбородок.
В голове почти не осталось мыслей. Почти. Только одна назойливо жужжала: «самоубийство - грех». Подслеповатые старческие глаза в последний раз жадно уставились в бездонное небо. Небо, той самой особой голубизны, которое возможно только в степи и нигде больше. В самой вышине парил одинокий орёл, гордо, и величаво - птице были чужды людские проблемы.
В дальнейшей жизни больше не осталось смысла.
Скинув петельку самодельного же предохранителя, палец стал выбирать слабину спускового крючка. Лёгкий скрежет пружины показался Ернару громом, какая-то часть души всё ещё хотела пожить, хоть немного. Вдруг к скрипу спускового механизма примешались еще скулёж и рычание.
«Собака... видать выжила. С поводка сорваться не может. Отпущу, пускай в степи спасается, животное ни в чем не виновато» - пришло в голову старика. Поднявшись с колен, Ернар пошел на звук. Завернув за угол тлеющего сарая и вышел, на главную улицу стойбища. Пусто. Мёртво. Выгоревшие изнутри домишки, напоминали больше выложенные в ряд черепа мертвецов, такие же безжизненные.
Обойдя догорающую повозку с клетками и дымящимися костями внутри, поковыляв на негнущихся ногах в сторону колодца, Ернар заметил волка. Зверь подкапывал вход в землянку. Дверь привалило куском стены от развалившегося по соседству сарая. Старик остановился, разглядывая серого хищника. Шерсть всклокочена, вымазана в крови и грязи.
Волк заметил человека, перестал копать, насторожил уши, пристально уставившись Ернару в глаза, будто оценивая, постоял немного и продолжил свою работу с удвоенной силой.
Ернару от взгляда волка стало не по себе, будто в самую душу заглянул, вопрос что увидал?
«Он не за пищей копает, мяса, прибитого на пугале хватает. Тогда зачем?» - горе от утраты внучки и сородичей, отошли чуть в сторонку. Ненамного, но этого хватило, чтобы капитан медицинской службы в отставке Ернар Рахметов, стал вновь трезво мыслить. Старик потихоньку стал приближаться к зверю, но тот будто бы и не замечал человека, продолжая подкапывать дверь.
В шаге от зверя старик остановился в нерешительности:
«Надо же, минуту назад застрелиться хотел, а теперь серого испугался!»