— Шнырю лучше. — Роман Евгеньевич не боялся спорить, а общительный Шныря уже был в курсе проблемы. Представить себе Максима в роли засланного шпиона — это ж чистый анекдот! Партизан из него хороший получится, а не шпион.
— Шныря твой — трепло. А Макс там хоть лишнего не расскажет.
— Кстати, почему этого парня на посту держим? Из него бойца давно пора делать, а он сидит в туннеле, как пограничный столб, или дань с торгашей собирает.
— Я тебе тут отчитываться должен?! — Снова вспыхнул Король. — Ты ничего не попутал, советчик?
И уже успокоившись, добавил:
— Мы с тобой, прежде всего, как управленцы, должны грамотно использовать то, что имеем. Людей у нас мало. — Роман Евгеньевич оглянулся на дверь, за которой гудела такая толпа, что шум проникал даже в кабинет начальника станции. — Людей, повторяю, мало. А шушеры даже слишком много. Береги людей, Роман, не ломай почем зря. Этот парень хорошо работает, когда понимает, что делает и зачем. Общак и сборы — этим станция живет, это ему понятно. И будет он с лоточников все до последнего патрона собирать. Или выбивать. Потому что пользу видит. И сейчас пойдет на Третьяковку, потому что дело чистое. А грязную работу делать — тут и у твоего Шныри ума хватит. Только не ерзай мне тут на стуле в знак протеста, сидушку протрешь. К твоим блатным даже я боюсь спиной повернуться, а правильные ребята всегда пригодятся. Пользуйся ресурсами с толком, дубина! И зови сюда Макса.
***
Окончив дежурство в туннеле и сдав сменщику автомат, Макс перед отдыхом решил пройтись по барыгам и собрать мзду на общак, что давно следовало сделать, да все откладывал. Станция проходная, здесь всегда много пришлых и прохожих, полно торгашей везущих чего-то и куда-то, потому значительная часть станции представляла собой рынок, а скорее просто базар. Но торговали в основном необходимой мелочевкой и главное, жратвой.
Макс шел по пропахшему едой и одновременно гнильем гулкому от гомона покупателей и крикам зазывал туннелю мимо лотков, где сразу же при клиенте жарилось и парилось разное. Тётка Клава в туго обтянутом серо-бурым от грязи переднике, уперев левую руку в ребристый, как чугунная батарея, бок, правой рукой ворошила шкворчащие на прогоркшем масле куски крысятины с грибами. Завидев Макса, тут же призывно замахала шумовкой, разбрызгивая кипящий жир на прохожих, запричитала:
— Максимушка, кушать поди хочешь, вона исхудал как! Тебе с собой положить? — улыбнулась во все три зуба — один сверху и два снизу — толстая повариха.
— Не-е — скривился Макс, — днюху Коляна праздновали… не до еды. Спасибо, тёть Клав.
Тётка Клавдия по прозвищу Гермодверь к ним с Серафимой после смерти отца всегда как-то с заботой относилась, накормить-приодеть всегда пыталась. А прозвище такое заработала то ли из-за странно отгнивших зубов, то ли из-за толпы мужиков, через неё прошедших, точно Макс Белявский не знал. Да ему и неважно было. Помня её добро, Адвокат по возможности и в благодарность то скидку с налога устроит, то и вовсе дани с неё не возьмет, а нагрузит на лишний патрон других барыг, добром нужно платить за добро, и злом вдвойне на зло — это он выучил крепко.
Проходя мимо огромных прокопченных чанов с булькающим густым супом с плавающими темно-синими кусками картошки, Адвокат унюхал сладковатый чуть тягучий, тающий во рту аромат шипящих и капающих жиром кусков мяса на углях.
— Ай, Максим-афянде, падхади дарагой, баряшек кющать будем! — ощерился золотыми фиксами под породистым носом и крысиными усами верзила шашлычник. Белявскому есть не хотелось от слова совсем, но перед жаровней всё же остановился, подозрительно разглядывая уж больно жирное мясо.
— Баймурза, а барашек-то мутантский у тебя, — хохотнул Макс, — хрюкал перед смертью!
— Ти што! — уязвленный в самое сердце вскинулся двухметровый татарин. — Мамой клянусь, барашек — чистый халяль!
— Ну-ну, — усмехнувшись в кристально честные глаза шашлычника, Максим отправился дальше.
— Максим, а ти што на бой сматрэть не пойдеш? Я вот работа Саиду сдам и пойду.
— Бой? А, точно! — вспомнил Максим, совсем он с этим брамином забыл про кулачный поединок.
— Бывай, Баймурза. — Обойдя лоток с точильщиком ножей и покинув рынок, он свернул из основного тоннеля в небольшое техническое ответвление, где уже издали слышались азартный гомон зрителей и хлесткие удары.