Внутренне покатываясь от смеха, я глянул на Сашкин автомат, — «прострелит тебе коленку».
Санчеса скривило. Вначале он тупо таращился на крошки бетона на своих порядочно измятых брюках, затем на грязные сапоги русских парней.
— Скажу, что уж теперь.
Я улыбнулся.
— Мудрое решение. Нет смысла подставлять голову из-за банды оглоедов.
Президент послушно кивнул.
— Всё равно теперь это уже не важно.
Мясистые пальцы стряхнули с брючины бетонный мусор.
— О вашем визите им уже сообщили, так что…
Палец Санчеса увенчанный широким ногтем указал на потолок.
— Вы думали можно просто так придти и установить здесь свои порядки.
Я и вправду так думал, что кривить. Согнём в бараний рог местную публику, затем займёмся главными виновниками. Уверенный вид русских явно указывал на это. Я перевёл троице мычанье Санчеса, приготовившись к кровавой развязке. Сейчас грянет выстрел, и прострелянный кочан мексиканца шмякнется на бетонные плиты.
Я даже зажмурился. Видеть, как разлетаются мозги, пусть и падлеца, не лучший аттракцион. Санчес заслужил смерти: за Клару, Джека, соседей и друзей, наши дома, за нереализованные мечты. Почему-то вспомнился так и не добытый рояль, о котором мечтала моя ненаглядная.
— Док, док, — повысил голос Сеня, — док, с вами всё в порядке?
Я не знал, что и ответить. Не знал, гори оно огнём. Когда рядом близкие, жизнь наполняется смыслом. Любимое дело, большой дом, куча детишек. Вот когда порядок, просто и понятно. Но когда в руке граната, а рядом перекошенное страхом лицо президента твоей страны, сомнения закрадываются в душу.
Глаза открылись. Я как будто увидел всё в чёрном цвете. Зачем мы так? Множим зло, сеем вражду. Куда девалось человеколюбие и сострадание, куда пропало добро?
Взгляд скользнул по оружию русских, сам собой упёрся в дверку шкафчика с экипировкой. Вот решение. Просто как всё гениальное. Начать с чистого листа, растереть выбросить и забыть. Пальцы впились в крохотную ручку серой металлической дверцы, потянули, обнажая чрево поделённой надвое ниши. Он заслужил это, заслужил. Мысль бешенным пульсом терзала мозг. По деяниям воздастся, припомнилось из Библии. Троица русских наблюдала за мной, словно в забытьи, а может это мне показалось. Во всяком случае ни кто из них меня не остановил.
— Одевай!
Я выдернул из шкафчика прорезиненный защитный костюм, бросил Санчесу в руки.
— Одевай, мать твою!
На президентском лице отразилось непонимание, постепенно переросшее в панику.
Кривые короткие ручонки затряслись, из разинутого рта донеслось невнятное.
— Зачем вы так?
Пятерня Санчеса скинула с колен защитную экипировку.
Во имя человеколюбия! Не опускайтесь до уровня солдафона. Вы же культурный человек.
— Человеколюбия? — возмутился я. Эхо гулко отразилось от стен, заметалось, передразнивая: любия, любия, любия.
— Ты ещё Библию вспомни гад, рай, ад и всё такое. Дали по щеке подставь другую.
Меня аж передёрнуло, когда он закивал словно китайский болванчик.
— Нет, извини, не наш метод. Ударили, отруби наглецу руку, больше бить будет нечем.
Стоящие рядом русские о чём-то шушукались. Из обрывков фраз я понял, что эта затянувшаяся тягомотина им тоже порядком поднадоела.
— Надо кончать, — сказал едва слышно Миша.
Я тоже считал, что надо. Даже знал кого.
— Одевай, избиратели заждались!
Вкратце я обрисовал парням намечающийся маскарад. Семён разразился смехом, больно хлопнул меня по плечу.
— Вы зверь, док, знаете об этом?
Какой зверь я не понял. Последнюю собаку мои соседи сожрали пару лет назад, а коты видимо разбрелись сами. Я ни чего не ответил, открыл соседний шкафчик, вытянул из ниши ещё одно облачение. Вроде впору. Резиновые рукава оказались немного узки, зато сапожищи хлябают словно на ребёнке.
Ждите, — бросил Сеня своим, — мы быстро. Он со знанием дела влез в прорезиненного экипировку, водрузил на голову противогаз.
— Готовы, док?
Я кивнул. Мир за кругляшами дыхательной маски, казался ещё более безрадостным. Всепоглощающая серость, полумрак, а главное противная аура этого места. Отсюда хотелось бежать, нет, исчезнуть как утренний туман, унесённый налетевшим ветром. Как в гробу — пришло на ум. Руки и ноги сдавила толстенная мешанина резины и армированного материала, на грудь словно плиту положили. Дышать трудно. Терпеть эту пытку долго не смогу, или грохнусь от изнеможения или задохнусь к чёртовой матери.
— Ну, что, друг, видимо судьба!