– Пидор – коротко охарактеризовал его Семеныч про себя.
Последней была немолодая толстая тетка с хозяйственной сумкой и маленькой книжкой.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Серпуховская»
Семеныч положил свои мешки около пустой лавки, сел, а потом улегся, с наслаждением вытянув ноги и закрыл глаза.
Когда-то его звали Василий Семенович, он был учителем в Куровском под Москвой, преподавал историю и обществоведение, а по совместительству – еще и труд.
Но общество вдруг изменило свое устройство, и Семенычу не нашлось в нем приличного места. Он поехал в Москву на заработки. Теперь его заработком была сдача бутылок и жестяных банок…
2.
Неожиданно в вагоне погас свет, а поезд, проехав еще немного по инерции, остановился.
Минут через пять темноты раздался срывающийся визгливый женский голос:
– Да что ж… это… делается…
Потом неуверенные шаги, мягкий стук падающего грузного тела -
– Ой! Ох, да как же…
Опять шаги, стук в перегородку кабины машиниста и все тот же визгливый голос:
– Чего творится-то? эй!
Лязгнул замок, скрипнула дверь:
– Блин, ну чо ломишься-то, я…, что ли? Напряжение пропало.
– А что это вы со мной так разговариваете?
– Не нравится – иди нах…
Дверь захлопнулась.
– Не, ну вы видали? – заохала Марина Анатольевна. – Хамло! Я жаловаться буду! Я милицию вызову! Я…
Она не успела договорить, как пол ушел у нее из под ног и, больно стукнувшись о поручень сиденья, Марина Анатольевна отлетела к двери.
Раздался жуткий грохот и скрежет, вагон еще раз мотнуло, потом все затихло. Дверь кабины машиниста опять открылась, ударил луч фонаря, запрыгал, уперся в дальний конец вагона. Конца вагона не было, вместо него была смесь металла, бетона и земли, по которой сочились тонкие струйки воды. Мужик, сидевший в конце вагона, как ни странно, был жив – когда вагон качнуло, он инстинктивно бросился на пол и откатился вперед. Кусок тюбинга теперь торчал сантиметрах в десяти от его ног. Он сел, матюгнулся, взглянул на то, сталось с местом, где он сидел и его лицо расплылось в глупой улыбке.
Потом улыбка сползла с его лица, и он рывком вскочил на ноги.
Остальные четверо медленно пассажиров поднимались с пола, бомж помог молоденькой девушке, несмотря на ее брезгливую гримаску – она ушиблась при падении, и встать ей было трудновато.
Машинист протянул руку немолодой женщине, паренек бросился на помощь и совместными усилиями они подняли и ее.
Все негромко что-то бормотали себе под нос, матерились или охали. Женщина постарше заплакала в голос.
Машинист произнес:
– Надо выбираться. Аккумуляторов в фонарике надолго не хватит. Женщины, идти можете?
Женщины кивнули.
– Меня, кстати, Алексеем зовут.
– Майор Мельников.
– Маша…
– Тим.
– Марина… хлюп… Анатольевна…
– Семеныч.
– Фонарики, зажигалки есть? – спросил Алексей.
Мельников кивнул:
– Зажигалка есть.
– Фонарик, китайский, почти новый… и зажигалка тоже – сказал Семеныч.
У остальных ничего не было.
– Ладно, это на всякий случай, – произнес Алексей. – Пошли.
Он юркнул в кабину, открыл дверь впереди и спрыгнул на шпалы.
– Давайте за мной.
Мельников и Тим спрыгнули вниз, подхватили легонькую Машу, поддержали Семеныча, потом все вместе с большим трудом сняли Марину Анатольевну.
– Осторожно с контактным рельсом, – предупредил Алексей, – сейчас он вырублен вроде, но х… его знает, вдруг кто включит… Пошли.
Алексей с фонарем шел впереди, за ним Тим и Семеныч, потом Маша, за ней (невольно любуясь ее стройным силуэтом), майор, и, опираясь на его руку, – Марина Анатольевна.
Она все причитала:
– Да что ж это такое… да как же это…
Семеныч оглянулся и глянул на нее. Встретившись с ним взглядом, женщина замолчала.
До станции оказалось не очень далеко дошли примерно минут за двадцать, и фонаря машиниста хватило с избытком. Когда они вышли из тоннеля, их глаза отказывались верить тому, что они увидели. На «Серпуховской», станции и так не слишком светлой, было почти темно – при ударе многие лампы вышли из строя, но хорошо хоть, что резервное питание включилось автоматически.