– Так может, ребят соберем – да и двинем туда?
– «Туда» – куда? Что мы знаем? Ты горячку-то не пори… не в Багдаде, поди…
– Командир, там же Маша, малыш…
– Эд, если их забрали – то пока что их жизни прямой и немедленной угрозы нет. А Машутка мне самому как сестра, так что не надо… Иди пока, а я подумаю тут…
Полчаса спустя Мельников вышел из палатки. Командира было не узнать – или, точнее, узнавался старый Мельник, каким он был раньше. До синевы выбритое лицо, начищенные ботинки, отглаженный камуфляж, ладно пригнанный бронежилет, вычищенный автомат…
– Хантер, построй ребят, кто есть – с дежурства смени наших, поставь курсантов пока.
Бойцы быстро выстроились на платформе.
– Слушай приказ. Через пятнадцать минут выдвигаетесь на «Октябрьскую». Снаряжение – комплект номер три. Оружие проверить, взять снаряжение для группы «Бурята». Старший – Хантер. «Стикс», останешься пока здесь со мной, отвечаешь за спецсвязь. Вопросы? Вопросов нет, отлично. Осталось четырнадцать минут тридцать секунд.
В назначенное время отряд бодрой рысцой ушел в тоннель, а чуть позже Мельников незаметно выскользнул из своей подсобки в параллельный тоннель и растаял в темноте.
35.
Маша закончила кормить Дениску, малыш уснул, сладко чмокая во сне. Полог приподнялся и опять зашел давешний вежливый незнакомец. Теперь Маша смогла рассмотреть его. Наголо бритый череп, большой лоб, густые прямые брови, стальные глаза, узкие губы, тяжелый подбородок со шрамом. На могучей шее на простой нитке – крест, и рядом с ним – на цепочке – офицерский жетон с личным номером. Накачанный торс прикрывает черная майка, поверх которой надеты две кожаных подплечных кобуры с пистолетами, камуфляжные штаны с армейским ремнем, к которому приторочен внушительных размеров охотничий нож, тяжеленные ботинки-гриндерсы с белыми шнурками. Угрожающая внешность – но умное и внимательное выражение глаз несколько сглаживает тягостное впечатление.
– Во-первых, прошу извинить за доставленное беспокойство… – начал бритоголовый. – К сожалению, у меня не было другого способа заручиться поддержкой сталкеров. Если ваши друзья будут достаточно сговорчивыми – а насколько я могу понять, они будут сговорчивыми, у вас не будет никаких проблем, кроме кратковременной разлуки с мужем. Если нет… впрочем, давайте исходить из первого предположения… я по натуре – оптимист, знаете ли, Мария Александровна. У вас хорошее имя, и вы сами, к счастью… – бритый запнулся.
– Что – я? – спросила Маша
– Скажем так, красивая русская женщина. У моих подчиненных, знаете ли, порой бывают неадекватные реакции… на инородцев, назовем их так. Да, позвольте представиться – меня зовут Петр Иванович. Я тут за старшего, поскольку наш уважаемый Глава – он кивнул на фотографию на стене, – оставил нас…
– Чего вы добиваетесь, зачем мы вам нужны?
– Вам необязательно это знать, поверьте, мне искренне жаль, что я вынужден втянуть вас в наши мужские дела. Единственное, о чем я вас попрошу – не выходите и не выглядывайте из этой палатки. Если вам что-то будет нужно – вам достаточно просто позвать дежурного, он в любой момент к вашим услугам – в разумных пределах, разумеется, наши возможности все же ограничены. Вы хорошо меня поняли?
– Поняла, – вздохнула Маша.
– Вот и славно. Надеюсь, мы не создадим друг другу хлопот и скоро расстанемся добрыми друзьями. Сейчас дежурный принесет вам ужин, вам надо хорошо питаться.
36.
Мельников двигался вперед осторожно, хоронясь при малейших шумах впереди. Зная все ходы и лазы, он даже «Серпуховку» смог пройти незаметно. Сейчас полковник шел на «Таганскую», чтобы переговорить со своим очень старым другом – точнее говоря, другом еще его отца, которого однажды случайно встретил здесь, в метро и с которым иногда советовался по серьезным поводам.
Виталий Арсентьевич Владимирцев был из тех старых московских интеллигентов, которые пережили все невзгоды советского времени – при Ежове, когда ему было двенадцать, он был отправлен в специальный детский дом после расстрела отца и матери, откуда он сбежал, когда началась война, потом, приписав себе два года, сражался в дивизии народного ополчения за Москву, а когда выяснилось его прошлое – попал в штрафную роту, выжил и там, войну закончил на Днепре, на памятном «острове смерти» посреди реки, где их батальон потерял двести пятьдесят человек только убитыми, отвлекая внимание фрицев от направления главного удара. На этом островке Виталий Арсентьевич был тяжело ранен и потом три года валялся по госпиталям, где и встретил свою будущую жену – москвичку с Арбата, милую девушку Соню Айзенберг, которая работала медсестрой в эвакогоспитале. Потом они вернулись в Москву, там в пятьдесят втором взяли Сониного отца – и Виталию и Соне, вместе с сыном Никитой, пришлось от греха уехать в Сибирь – на одну из великих строек, хорошо хоть, что не под конвоем, а добровольно. Виталий Арсентьевич, к тому времени усевший закончить строительный институт, быстро продвигался по службе, стал начальником участка, директором треста, а потом, бросив все, ушел на проектную работу в Метрострой.
Сын умер, не дожив до тридцати, от воспаления легких, и они с Соней так и остались вдвоем… Серенька, сын его младшего друга Алексея Мельникова, стал им как родной. Сережкин отец – офицер, работавший представителем военной приемки, по двести дней в году не вылезал из командировок, мать – женщина легкомысленная и охочая до красивой жизни, бросила мужа и сына и уехала с красавцем-грузином куда-то на Кавказ, так что Серенька часто оставался на попечении тети Сони и дяди Витали.
Заслуженный строитель, академик, лауреат многих премий – и неприкаянный пенсионер, когда разразились реформы. Соня тихо перешла в лучший мир, а он – он зажился на этом свете. Виталий Арсентьевич и выжил-то, в общем, случайно – он любил иногда бесцельно кататься вечерами в метро, любуясь красотой колонн, пилонов, игрой света на мраморе, граните и мозаиках. Так было и в вечер удара…
«Таганка-кольцевая» была одной из любимых его станций, на ней он и осел теперь, став чем-то вроде местного божества – послушать рассказы деда Витали приходили не только детишки, но и взрослые. Кроме того, с Виталием Арсентьевичем частенько приходили посоветоваться и по техническим вопросам – несмотря на то, что ему было хорошо за восемьдесят, он сохранил в памяти бездну информации о Московском метрополитене, которой щедро делился с молодыми специалистами.
Вот к этому-то Виталию Арсентьевичу и отправился сейчас Мельников за советом.
– Здравствуй, здравствуй, Сереженька! – обрадовался Мельникову Виталий Арсентьевич. – С чем пожаловал? Погоди, что ж это я… Ты с дороги, я сейчас чайку скипячу. Смотри, что мне тут принесли – настоящий электрический чайник! Теперь не надо с керосинкой возиться…
Пока старик возился с чайником, зажужжал зуммер спецтелефона Мельникова
– Да, Мельников слушает.
– Это «Стикс». У меня сейчас на линии человек, спрашивает тебя. Говорит, насчет Маши. Я сказал, что сейчас тебя позову – соединить?
– Конечно. И проследи, откуда звонок.
Щелчок в трубке.
– Полковник Мельников, слушаю вас внимательно.
– Здравствуйте. Мне поручено вам передать следующее. Бурова Мария Александровна и ее сын Денис находятся в надежном охраняемом месте. – Мельников почувствовал, что текст читают по бумажке. Значит, говорит посредник, – Их жизни и здоровью ничего не угрожает, если вы выполните наши условия и не будете предпринимать агрессивных действий. Об условиях вам будет сообщено дополнительно. Это все.