- Фамилия? Хм... - Хантер усмехнулся. - А что? Вполне... Нет, парень, это не фамилия. Это, как тебе сказать... Профессия. А твоё имя как?
- Артём.
- Вот и хорошо. Будем знакомы. Мы наше знакомство, наверное, ещё продолжим. И довольно скоро. Будь здоров! - и, подмигнув Артёму на прощаниe, остался на стопятидесятом метре, вместе с Андреем.
Оставалось уже немного, издалека уже слышался оживлённый шум станции. Пётр Андреич, шедший с Артёмом, вдруг спросил у него озабоченно:
- Слушай, Артём, а что это за мужик вообще? Чего он там тебе говорил?
- Странный какой-то мужик! Про дядю Сашу он спрашивал. Знакомый его, что ли? А вы не знаете его?
- Да вроде и не знаю... Он только на пару дней к нам на станцию, по каким-то делам, вроде бы Андрей его знает, ну вот он и напросился с ним в дозор. Чёрт знает, зачем ему в дозор идти... Какая-то у него физиономия знакомая...
- Да. Такую физиономию забыть нелегко, наверное, - предположил Артём.
- Вот-вот. Где же я его видел? Как его зовут, не знаешь? поинтересовался Пётр Андреич.
- Хантер. Так и сказал - Хантер. Хрен поймёшь, что это такое.
- Хантер? Нерусская какая-то фамилия... - нахмурился Пётр Андреич.
Вдали уже показалось красное зарево - на ВДНХ, как и на большинстве станций, обычное освещение не действовало, и вот уже третий десяток лет люди жили в багровом свете аварийного освещения. Только в "личных аппартаментах" - в палатках, комнатах, - изредка светились обычные электролампочки. А настоящий, яркий свет от ртутных ламп озарял лишь несколько самых богатых станций метро. О них складывались легенды, и провинциалы с крайних, забытых богом полустанков, бывало, годами лелеяли мечту добраться и посмотреть - как же это - белый свет...
На выходе из туннеля они сдали в караулку оружие, расписались, и Пётр Андреич, пожимая Артёму на прощание руку, сказал:
- Ну, Артём, давай ка ты на боковую! Я сам еле на ногах, а ты, наверное, вообще стоя спишь. И Сухому - пламенный привет. Пусть в гости заходит.
Артём попрощался и, чувствуя, как навалилась вдруг усталость, побрёл к себе - "на квартиру".
На ВДНХ жило человек двести. Большая часть - в палатках на платформе. Палатки были армейские, уже старые, потрёпанные, но сработанные качественно, да и потом ни ветра, ни дождя им знавать тут, под землёй, не приходилось, и ремонтировали их часто, так что жить в них можно было вполне - тепло они не пропускали, свет тоже, даже звук задерживали, а что ещё надо от жилья?
Палатки жались к стенам, и стояли по обе стороны от них - и со стороны путей, и со стороны перрона. Сам перрон был превращён в некое подобие улицы - посередине был оставлен довольно широкий проход, а по бокам шли "дома" - палатки. Некоторые из них, большие, для крупных семейств, занимали пространство в арках. Но обязательно несколько арок было свободно для прохода - с обоих краёв платформы и в центре.
Из двух туннелей, уходящих на север, один был оставлен, как отходной путь на крайний случай, и как раз в нём-то Артём и нёс дежурство. Второй же был завален где-то на сотом метре, и этот стометровый аппендикс был отведён под грибные плантации. Пути там были разобраны, грунт разрыхлён и удобрен свозили туда отходы из выгребных ям, и белели повсюду аккуратными рядами грибные шляпки.
Также был обвален и один из двух южных туннелей, на трёхсотом метре, и там, в конце, подальше от человеческого жилья, были загоны для свиней.
Артёмов дом был на Главной улице - там, в одной из небольших палаток, он жил вместе с отчимом. Отчим его был очень важным человеком, был он связан с администрацией - отвечал за связи с другими станциями, так что больше никого им в палатку не селили, была она у них персональная, по высшему разряду. Довольно часто отчим исчезал на две-три недели, и никогда с собой Артёма не брал, отговариваясь тем, что слишком опасными делами приходится заниматься, и что не хочет он Артёма подвергать риску. Возвращался он из своих походов похудавшим, заросшим, иногда - раненым, и всегда первый вечер сидел с Артёмом и рассказывал ему такие вещи, в которые трудно было поверить даже привычному к невероятным историям обитателю этого гротескного мира.
Артёма, конечно, тянуло путешествовать, но в метро просто так слоняться было слишком опасно - патрули независимых станций были очень подозрительны, с оружием не пропускали, а без оружия уйти в туннели - верная смерть. Так что с тех пор, как пришли они с отчимом с Савёловской, в дальние походы ходить не приходилось. Артём ходил иногда по делам на Алексеевскую, не один конечно ходил, с группами, доходили они даже до Рижской... И ещё было за ним одно путешествие, о котором он и рассказать-то никому не мог, хотя так хотелось...
Было это давным-давно, когда на Ботаническом Саду ещё не было никаких чёрных, а была это просто заброшенная тёмная станция, и патрули с ВДНХ стояли намного севернее, а Артём сам был ещё совсем пацан, он с приятелями рискнул: с фонарями и украденной у чьих-то родителей двустволкой они пробрались в пересменок через крайний кордон и долго ползали по Ботаническому Саду. И жутко было, и интересно - и было видно, что и там когда-то жили люди: там и сям в свете фонариков были видны остатки человеческого жилья - угли, полусожжённые книги, сломанные игрушки, разорванная одежда... Шмыгали крысы, и временами из северного туннеля раздавались странные урчащие звуки... И кто-то из Артёмовых друзей, Артём уже не помнил, кто именно, но, наверное, Женька, самый живой и любопытный из них троих, предложил: а что если попробовать убрать заграждение и пробраться наверх, по эскалатору... просто посмотреть, как там. Что там...
Артём сразу сказал тогда, что он - против. Слишком свежи в его памяти были недавние отчимовы рассказы о людях, побывавших на поверхности - и как они после этого долго болеют, и какие ужасы иногда приходится видеть там, сверху. Но его тут же начали убеждать, что это - редкий шанс, когда ещё удастся вот так, без взрослых, попасть на настоящую заброшенную станцию - а тут ещё и можно подняться наверх, и посмотреть, своими глазами посмотреть, как это - когда ничего нету над головой... И, отчаявшись убедить его по-хорошему, объявили, что если он такой трус, то пускай сидит тут внизу и ждёт, пока они вернутся. Оставаться в одиночку на заброшенной станции и при этом подмочить свою репутацию в глазах двух лучших друзей показалось Артёму совсем невыносимым и он, скрипя зубами, согласился.