Рассматривая узор на мраморных плитах пола, я не сразу понял, что замысловатая вязь представляет собой ни что иное, как стилизованное изображение атома. Оригинальность этого изображения заключалась в том, что каждый элемент раскинувшейся на полу картины обладал своего рода «самоподобием», и ядерно-планетарная структура повторялась внутри электронов, протонов и нейтронов, а внутри их соответствующих элементов вновь можно было разглядеть центральное ядро и огибающие его орбиты. На мой взгляд это была великолепная иллюстрация мысли о бесконечности уровней материи и их инвариантности по отношению к масштабу. И вообще мне подумалось, что эскиз узора создавал математик.
Свод зала украшали два плафона, чередуясь с тремя гигантскими бронзовыми светильниками. На одном из плафонов я разглядел что-то вроде бороздящего просторы Вселенной космического корабля, а на другом — панораму красивого города с высокими зданиями и прозрачными, повисшими в воздухе летательными аппаратами, — может быть, так автор представлял себе Снежинск будущего…
Да, о воздухе. Воздух был затхл. Не то, чтобы он обладал каким-то запахом или им было тяжело дышать, но ощущение было как в давно не проветриваемой комнате. Может быть, правда, это только казалось при неосознанном сравнении с бодрящей атмосферой большинства метрополитенов страны. Не знаю, во всяком случае, было ясно, что даже если где-то существуют вентиляционные шахты, то вытяжные установки давно не работают. Температура воздуха, по моему впечатлению, не превышала десяти-двенадцати градусов. Было относительно сухо.
Я спрыгнул с платформы и немного прошел вглубь тоннеля. Привычного потока воздуха не было. И ветер от приближающегося состава не ерошил непослушные волосы… По стенам тянулись толстые, покрытые пылью жгуты кабелей. Такой же пылью были покрыты рельсы, шпалы и бетонное основание. Я попинал ногой контактный рельс, смонтированный на кронштейнах сбоку и чуть выше ходовых рельсов, но и без того было ясно, что никаким электричеством здесь не пахнет…
Внезапно я почувствовал, как устал. Я понял, что держусь из последних сил и только спирт не дает мне рехнуться от всего увиденного. Но действие алкоголя уже начало проходить, появился озноб, чувство нервозности, которое, я чувствовал, вот-вот могло перейти в истерику или приступ страха. Я понял, что на первый раз достаточно. Пора возвращаться.
Пока я поднимался вверх по двумстам ступенькам, донельзя вымотанный и опустошенный, я понял, для чего предназначен этот наклонный тоннель. Здесь должны были быть смонтированы эскалаторы для подъема и спуска пассажиров, всякие приводы, звездочки и натяжные устройства. Должны? — спросил я себя. Ну так где же они? Однако этот вопрос был уже не по силам моему измученному впечатлениями мозгу.
С трудом поднявшись по скобам к пробитому два часа назад отверстию, к окну, за которым начинался привычный мир, за которым мерно посапывал в самом сладком предутреннем сне мой родной Снежинск, я забросил туда мешок, штормовку и уже было совсем приготовился протиснуться туда самому, как вдруг…
Не знаю, что это было. Возможно, мне просто почудился этот то ли скрип, то ли визг, раздавшийся где-то далеко внизу. Но тогда я замер на месте, повиснув на высоте третьего этажа, и, неестественно вывернув шею, все смотрел и смотрел в темноту уходящего вниз тоннеля, настороженно прислушиваясь и чувствуя, как у меня леденеют внутренности. Потом, словно очнувшись от гипноза, я одним движением вбросил свое тело в отверстие, вдребезги разбив при этом фонарь.
— Станция «Курчатовская»… — нервно пробормотал я, поднимаясь в кромешной темноте с пола и пытаясь хотя бы звуками голоса подавить охвативший меня страх. — Выход к магазину «Юбилейный» и школе номер сто двадцать шесть… Осторожно, двери закрываются…
Метрополитен имени Ломинского
После этого я заболел.
Высокая температура и бред. Мой мозг отказывался свести концы с концами. Я блуждал в темных переходах, и электрические кабели превращались в жалящих меня змей. Стены смыкались и с хрустом раздавливали мое тело. Постоянно хотелось пить. Постоянно не хватало воздуха. Время ночей растягивалось до бесконечности, а дни пролетали так быстро, что один раз я всерьез подумал, что Земля прекратила свое вращение, и в Штатах теперь вечный день. В вязком болоте моих кошмаров я множество раз пытался провести эллипс через шесть точек и не мог, никак не мог — и это, пожалуй, было самое страшное.