Первым ощущением, после которого я понял, что выздоравливаю, был свежий влажный поток воздуха от раскрытого настежь окна. Дождь в начале августа. После этого дело пошло на поправку.
Вы думаете, я еще долго набирался сил после моей болезни, не решаясь снова спуститься вниз? Черта лысого! Я спустился туда через два дня после того, как впервые встал с постели. Спустился, убедился, что все это действительно существует, — и вернулся. На первый раз мне было достаточно. Иногда я думаю, что болезнь моя была ниспослана мне свыше в качестве своего рода передышки, чтобы успеть свыкнуться со всеми этими подземными делами и не сойти с ума.
Я начал спускаться вниз ежедневно, точнее, еженощно — днем приходилось отсыпаться на рабочем месте. Я целиком отрешился от жизни, оборвав практически все связи с кем бы то ни было, исключая, пожалуй, только сына и дочь. Подземелье — вот была единственная реальная для меня действительность. У меня пропали всякие страхи при спуске туда (хотя, памятуя о непонятных звуках, я теперь всегда вешал на пояс огромный охотничий нож), притупилось чувство удивления. Я словно начал делать какую-то большую работу, выполняя ее тщательно, методично, шаг за шагом…
Да, я называю это место Подземельем. Иногда — без тени иронии — метрополитеном имени Ломинского: в нашем городе это был единственный человек, именем которого я не постеснялся бы что-нибудь назвать. Но чаще просто — Кольцо.
Станций действительно шесть. И каждая станция — если, конечно, не считать вездесущей пыли и отсутствия эскалаторов — словно с иголочки, словно вот-вот зазвучит оркестр и будет перерезана голубая ленточка. Знаете, я часто представляю, что станции эти освещены ярким светом, что на платформах полно народу, слышны шутки, смех, из зева тоннеля дует свежий ветер, и, словно подгоняя его, на волю с шумом вырывается нарядный экспресс… И знаете — у меня ком встает в горле. Я хотел бы каждый день ездить в этом голубом поезде…
Станциям я давал свои названия, потому что, к моему удивлению, несмотря на их полную завершенность, на стенах ни одной из них не было складывающихся в имена металлических букв.
О «Курчатовской» я уже говорил. Она стала как бы моей базой. От нее я путешествовал по тоннелям от станции к станции. Проделанный лаз я слегка расширил, чтобы удобнее было влезать-вылезать, а в дверь коридора врезал замок — на случай нашествия незваных слесарей-сантехников.
За «Курчатовской», метрах в шестистах, примерно в середине улицы Победы (под землей, разумеется) расположена станция «Уральская». По-другому ее назвать просто невозможно. Представьте себе отделанные красно-коричневым гранитом колонны с изумрудно-зелеными капителями, выполненными из змеевика и амазонита. Деревья, настоящие деревья! Проходя между ними можно забыться и решить, что находишься в лесу. А мозаичное панно на стене! Дивные горы, таинственные озера, дремучие леса, веселые речушки — вот она неизбывная красота древнего и вечно юного Урала… И выполнено это панно не какой-то там смальтой, а настоящими уральскими самоцветами, в первую очередь, яшмой самых разных цветов и оттенков, хотя есть здесь и оникс, и змеевик, и офиокальцит, и порфир — словом, все богатства уральских кладовых. В торце станции находится потрясающий Каменный Цветок — впервые увидев, я почти час любовался им, не в силах оторваться от этого чудесного зрелища. Я думаю, человек, который изваял его, — мастер от Бога, под стать бажовскому Даниле… На Цветке сидит большая красно-зеленая ящерка, тоже сделанная из камня, а позади, на стене изображены персонажи уральских сказов — в совершенно необычной, нетрадиционной, но очень привлекательной манере…
Дальше по линии идет «Рабочая», та что недалеко от «Синары», под горкой. В массивных пилонах, расположенных вдоль платформы, со стороны зала сделаны неглубокие ниши, в которых на невысоких мраморных постаментах находятся выполненные методом гальванопластики (я простукивал — они полые внутри) скульптуры, изображающие представителей разных профессий. Возможно, они должны символизировать наиболее распространенные занятия жителей Снежинска. Всего их семь, они чуть выше человеческого роста. Ученый — пожилой человек в академической шапочке на голове, в руке у него микроскоп. Инженер — средних лет мужчина, считающий на логарифмической линейке. Врач — стройная женщина со стетоскопом на груди, рядом с ней — маленькая девочка, которую женщина гладит по голове. Рабочий — молодой парень, придерживающий молот у правой ноги. Учитель — снова женщина, на этот раз пожилая, в очках, в руках у нее глобус, рядом мальчик, показывающий на глобусе Снежинск (не Москву, как я сначала подумал). Воин — неулыбчивый мужчина с автоматом на плече. И замыкает галерею Колхозница — полногрудая, веселая девушка со снопом пшеницы в руках…