Нельзя сказать, что мои путешествия приносили мне только положительные эмоции. Хорошо помню, когда пробираясь от открытого, видимо, по случаю ремонта колодца во дворе девятого дома по улице Васильева (напротив бывшей столовой «Заря»), я обнаружил под ногами полуразложившееся и дурно пахнущее тело какого-то представителя то ли кошачьих, то ли собачьих. Шоком для меня это не стало, поскольку во время своих прогулок я нередко находил весьма и весьма неаппетитные вещи, но именно с того случая я стал ходить по подземным коммуникациям в респираторной маске, которую выпросил у малярш, красящих стены (как сейчас помню) в сдававшемся доме номер тридцать два по улице Победы. На дворе стоял, если я не ошибаюсь, май или июнь семьдесят первого года. Спасибо вам, дорогие женщины…
Маршруты я делил на хорошие и плохие, хотя, скажем, для вас, наземных жителей, все они были бы примерно одинаковыми, характеризуемыми двумя словами: грязь и темень. Но ведь одному нравится идти от книжного магазина до «Пищевика» по улице Васильева, а другой предпочтет пройти через площадь, мимо «Луча» и «Универмага». Так и мне больше нравилось добираться, скажем, от смотрового колодца у профилактория до колодца у входа в теплицу сто двадцать седьмой школы (самое удобное место для выхода на поверхность по вечерам) — не через коллектор у одиннадцатого дома по улице Победы (мне и на поверхности постоянно чудится, что там воняет фекалиями), а через чистый и опрятный коллектор ремонтно-эксплуатационного цеха за «Юбилейным».
Когда мне исполнилось двенадцать лет, мне пришло в голову нарисовать план пройденных мною подземелий. В принципе, я их знал и так (у меня прекрасная зрительная и пространственная память), но тогда я прочитал книгу о лабиринтах, и составление планов стало моей страстью. Кстати говоря, именно тогда, несколько раз понаблюдав за работой сантехников, я научился открывать крышки канализационных люков. Это совсем не сложно и вполне по силам даже пятикласснику, если знать, куда вставлять ломик и как подцеплять крышку. Трудно поверить, но я поднимал любую крышку за пять секунд, и еще не более пяти секунд мне требовалось, чтобы проникнуть внутрь, задвинув за собой крышку — не до конца, а только так, чтобы создать видимость закрытости.
Так вот, возвращаясь к планам. Первый план я нарисовал, не спускаясь под землю. Зачем? Я и так уже все знал. Город был исхожен вдоль и поперек. Десятки поднятых и опущенных крышек. Сотни проведенных под землей часов. Тысячи отложенных в закоулках памяти впечатлений. Мои родители? А какие родители знают, чем их ребенок занимается с часу дня до шести часов вечера? После шести я старательно делал уроки, смотрел телевизор и даже, помнится, ходил в бассейн «Урал» на секцию подводного плавания. Вел секцию Олег Михайлович, душевнейший человек, не помню, к сожалению, фамилии, потом был Вася Дмитриев, но его я уже не застал… Отвлекаюсь. Хотя, пожалуй, нет. Именно в бассейне я понял такую простую вещь, что подземная сеть не может не иметь и других выходов на поверхность помимо канализационных люков и мест стоков ливневой канализации. Не раз в своих подземных путешествиях я обнаруживал большие, в рост, металлические листы с надписями типа «электрощитовая», от которых я старался держаться подальше, но вот однажды в бассейне, пробегая с парнями через спортзал (мы пытались подсматривать за девчонками в женской душевой), я обнаружил в коротком коридоре с «женской» стороны дверь с той же надписью, и эта дверь была чуть-чуть приоткрыта. В тот же миг все голые девчонки вылетели из моей головы, потому что за переплетением проводов я увидел ход, и этот ход чертовски напоминал мне мои подземные тоннели. Что-то схлестнулось в моей голове, и подземный план «семидесятки» стал обрастать в моем воображении новыми, неизвестными до того деталями.
Разумеется, в тот день, спасаясь от разъяренной технички, я даже не пытался проникнуть в щитовую бассейна. Я вообще туда никогда не входил. Но несколько лет спустя, увидев эту дверь изнутри, я вспомнил обо всем и невольно улыбнулся…
С того самого дня в своих подземных путешествиях я перестал пропускать двери, которые временами встречались в бетонных стенах коллекторов. Очень часто эти двери скрывали лишь неглубокие ниши или маленькие комнаты с одной-двумя лопатами, парой ведер и неизменным огнетушителем. Но иногда за ними начинались вполне приличные коридоры, которые, как правило, приводили в подвалы жилых домов или в иные, более экзотические места. Например, кто из горожан знает, что под плитами, окружающими памятник Ленину, существует канализационный колодец, прикрытый вместо крышки лишь одной из этих самых плит (второй от левого угла)? А ведь именно оттуда я слушал торжественную речь первого секретаря горкома партии девятого мая тысяча девятьсот семьдесят пятого года — речь, посвященную тридцатилетию Победы… Кому известно, что в подвале хранилища городского банка существует маленькая, в половину человеческого роста дверь, за которой несведущий человек увидит лишь огромный вентиль да покрытые ржавчиной трубы? А между тем я не раз протискивался в узкую щель между полом и нижней трубой и стоял, затаив дыхание и прислушиваясь к металлическому лязганью решеток и дверей сейфов над моей головой… Кто предполагает, что в большинство квартир первого этажа домов старой застройки можно без особых трудностей проникнуть, приподняв настил на кухне? Я этого не делал, но многие семейные тайны жителей этих квартир для меня не были тайнами. Будь на моем месте человек иного склада, он, вероятно, увлекся бы именно этим, возможностью знать все обо всех, но, к счастью, меня не прельщала эта перспектива. И, встречаясь с неизвестно от кого забеременевшими молодыми особами или мило улыбающимися друг другу семейными парами, которые еще вчера поливали друг друга отборнейшими ругательствами, — я не чувствовал перед ними никакого превосходства. Правда, не скрою, и неловкости тоже…