Вот почему я жадно погрузился в изучение родного края. Набат Тайны еще не прозвучал тогда воочию, но дальние отголоски его уже слышались, бередя непонятными предчувствиями мою душу. Многочисленные разговоры с жителями Двадцать Первой, Воздвиженки, Ключей, Сельков стали для меня окном в новое пространство образов и представлений о нашем городе. И сейчас я уже не помню, кто первый обронил эту фразу о территории, которую ныне занимает Снежинск. Фразу, навечно запавшую мне в память.
Здесь никто и никогда не селился.
Сказанное потрясло меня. Я не знаю, какие струны оно задело во мне, но я первым делом захотел убедиться, что это не пустые слова. Моя бывшая жена, которая работала тогда в библиотеке (она и сейчас там работает), выписала мне из Челябинского фонда практически все, прямо или косвенно связанное с нашим районом. Похоже, многое было изъято в период, когда строился и засекречивался город, но и найденного было вполне достаточно.
Здесь действительно никто и никогда не селился.
Да, здесь собирали чернику, охотились между Лысой (Чумишева, Волчьей) и Теплой на козлов, били шурфы в поисках «камушков». Здесь заготавливали для Воздвиженского стекольного завода лес, который вязали в плоты и перегоняли на другую сторону Синары. Здесь строили временные рыбацкие саймы.
Но жить — не жили.
Ну, ладно, русские, они пришли сюда достаточно поздно. Но — башкиры, предки которых обосновались здесь чуть ли не за полтысячелетия до прихода всякого рода казаков-разбойников? Им-то что мешало?
Я погрузился в топонимику. Перерыв кучу литературы, я сделал для себя два очень важных открытия, которые подтвердили, что ищу я не на пустом месте.
Во-первых, я нашел точное объяснение названия Синара, вокруг которого наворочено много разной романтической чепухи. Первая часть этого слова — «син» — вполне однозначно обозначает у южных башкир и казахов могильник, могилу, иногда — изваяние, стоящее на могиле; искать основу этого слова в казахском «сен» («сын») — истинный — надуманно и нелепо. Вторая его часть — «ара» — переводится как промежуток, середина; например, Аракуль — «озеро, находящееся в промежутке (между горами)». Таким образом, Синара — это «озеро между могильниками» или «озеро близ могильников». Осмелюсь предположить, что у этого названия был и другой оттенок — «озеро, близ которого смерть»…
Во-вторых, с чувством, близким к изумлению, я обнаружил, что в одном из указов канцелярии особой Исетской провинции Оренбургской губернии («марта третьего числа года одна тысяча семьсот тридцать седьмого по Рождеству Христову») упоминается возвышенность «в одной версте от полдневного брега озера прозванием Син-Ара на полдень» — то есть примерно километр на юг от южного берега озера, — «каковую татары Юре-Ме называют»!
Хотите вы или нет, но это — гора в центре города, на которой сейчас находится музыкальная школа! Других возвышенностей в районе южной части озера просто нет. Но это еще не самое главное. Оставим на совести автора ссылку на татар (это, конечно же, башкиры), но толкование приведенного топонима известно многим школьникам нашего города, тем, кто будучи в «Орленке» совершали с Сергеем Михайловичем Рощупкиным восхождение на Юрму — одну из самых высоких гор Южного Урала, расположенную близ Карабаша. Башкирское слово «юре» обозначает «ходить», «ме» — отрицательная частица. «Не ходи!» — ярко выраженное предупреждение об опасности восхождения на эту гору, а в нашем случае это, вероятно, запрет приближения к указанному району, поскольку, естественно, ни о каком «восхождении» здесь не может идти и речи…