— Георгий Павлович, вот город был создан для разработки вполне определенного оружия. Предположим, рано или поздно оно станет ненужным — неважно, по какой причине, ситуация ли в мире изменится или где-то начнут изготавливать более совершенное… Что будет с городом?
Задавая тогда этот сугубо теоретический, даже, может быть, где-то праздный вопрос, я, конечно же, вряд ли мог предположить, что через какой-нибудь десяток лет он в совершено конкретном выражении будет волновать каждого жителя Снежинска. Да и Георгий Павлович, разумеется, тогда об этом не думал. Он немного помолчал (немного, но достаточно, чтобы я с ужасом успел подумать, а не сморозил ли какую-нибудь очевидную глупость и не обидел ли пожилого человека, всю жизнь отдавшего «ненужному» оружию), лукаво улыбнулся, но… Скользнувшая было по его лицу улыбка неожиданно исчезла, и Ломинский, как-то досадливо махнув рукой, странно и непонятно ответил:
— Да разве дело в этом оружии…
Сегодня мой вопрос не кажется мне ни глупым, ни наивным. А ответ «Хозяина» преисполнен для меня глубокого смысла, ставшего понятным мне лишь спустя десятилетие…
Был еще один разговор, о котором стоит упомянуть. Разговор с моим дядей Колей. Года с пятьдесят девятого и до самой пенсии он работал снабженцем во ВНИИП, многое знал, многое повидал. Когда он начинал рассказывать, мы с сестрой открывали рты и слушали, затаив дыхание. Впрочем, так же на него реагировали и мои родители, и вообще все, кто соприкасался с ним вплотную.
В девяносто третьем году, в мае, мы отмечали его шестидесятилетие. Он вслед за мной вышел покурить на балкон, и, глядя прищуренными глазами на заходящее солнце, сказал, продолжая начатый до этого разговор:
— Да, любой снабженец должен быть прохвостом. Это общеизвестно. Он должен вертеться, чтобы понравиться и нашим, и вашим, да еще и не забыть сделать свое дело… Но есть еще одно качество, которое должно быть ему непременно присуще. — Дядя Коля затянулся папиросой и продолжал: — Он должен осознавать, что он делает. Хорошенько осознавать…
— Каждый должен понимать, что он делает, — дипломатично ответил я.
— Должен! — подчеркнул дядя. — Но всякий ли может, положа руку на сердце, сказать, что живет именно так? — Дядя помолчал. — За все время, что я работал, да что там — за всю свою жизнь я только один раз не смог объяснить себе этого. Только один! Многие ли могут похвастаться чем-то подобным?
— А что ты не смог себе объяснить? — спросил я только для того, чтобы поддержать разговор.
Дядя Коля как-то слишком быстро взглянул на меня и снова стал смотреть на заходящее солнце.
— Было дело, — неохотно проговорил он. — Пришло как-то со мной оборудование. Целый эшелон. А вот где оно потом использовалось, я так и не разобрался.
— А разве в обязанности снабженца входит контроль использования поставок? — удивился я. — Тем более, в обстановке нашей секретности. Ты вообще мог не знать, что сопровождаешь и куда оно идет.
— Ты глуп, — по-доброму сказал дядя. — Я мог не знать, что я заказываю или везу. Но наименование, обозначение или условное название было известно мне всегда. Я знал, сколько штук этого самого неизвестного со мной, сколько оно весит, откуда поступает и куда передается. Скажем, груз «АБВ» поступал в сектор «А» для исследований «Б» по условному финансированию «В». Чувствуешь, принцип? Так вот то оборудование не было связано ни с одним подразделением института. Индексы его канули в неизвестность.
Я сомневаюсь, что абсолютно правильно передаю сказанное тогда дядей. Понял я только одно: у плановиков есть свои зацепки, позволяющие контролировать распределение материальных ресурсов как в ядерном центре, так и вообще в городе.
— Не переживай, дядя, — успокоил я его, — ведь это было только один раз. Просто кто-то напортачил с документацией.