Били из поезда, стоявшего на параллельных путях, метрах в двадцати пяти. Я никогда не мог его толком разглядеть. Вроде поезд, как поезд, но не метрошный — вагоны с деревянной обшивкой. В окнах и открытых широких раздвижных дверях, заложенных мешками с песком, мелькают люди, (а может и не люди?), в рогатых касках времён II-й Мировой войны, и стреляют в нас…
Это всё, что я мог разглядеть за много лет и до сих пор не могу понять, кто они и откуда берутся? По идее на противоположных путях должен находиться поезд с такими же пассажирами, только идущий в обратном направлении, но почему-то это не так. Ведь когда я поеду назад, картина будет та же, а если придётся вернуться среди дня, то и в этом случае ничего не изменится.
Правда здесь не всегда бывает стрельба. Иногда напротив стоит дружественный поезд, а на платформе при этом бывают танцы под гармошку с притопыванием валенками по утрамбованному снегу и глухими хлопками широких зимних варежек. Кстати, непонятно откуда здесь снег? Ведь станция под крышей, а точнее под землёй, по крайней мере, большая её часть. И мороз здесь круглый год.
Вот, например, сейчас на улице май, а здесь минус двадцать, не меньше! Зато в «мирные дни» здесь можно перекусить перловой кашей или гречкой с тушёнкой, горячими щами и куском грубого, но невероятно вкусного чёрного хлеба. А если в перспективе не надо садиться за руль, то и сто грамм водки тяпнуть и закусить луковицей.
Пулемёт, «убив», меня наповал, переключился на другие цели. Это напоминало дурацкую игру, в которой бьют молотком по головам обезьянок высовывающихся из отверстий в ящике. По мне уже «стукнули», превратив мою каску в дуршлаг, и теперь у меня было секунды полторы на то, чтобы «стукнуть» самому.
Местоположение пулемёта я прикинул еще, когда лежал на дне вагона, поэтому мои действия были сейчас продуманными. Я резко выпрямился и четыре раза нажал на спуск, целясь в чёрный провал открытой двери. Пулемёт заглох, словно захлебнувшись на полуслове. Я вновь упал на колени, (пули, выпущенные из винтовок и автоматов так и свистнули над головой!), но тут громогласное «Ура!» потрясло состав и поезд двинулся дальше.
Когда въехали в туннель, мне, наконец, удалось встать и выпрямиться во весь рост. Огляделся. Кто-то успел убрать убитых и вставить новые стёкла в окна вагона, но пол всё ещё был усыпан осколками стёкол и стреляными гильзами. Тогда я поставил винтовку в угол, (всё равно её нельзя было взять с собой), и пошёл к выходу.
Нет, это была не моя станция, но мне хотелось немного остыть, отойти от горячки боя и успокоить колотящееся сердце. В вагоне, где я ехал, осталось совсем мало народу, (перебили их что ли?), но когда двери открылись, с платформы хлынула целая толпа.
Еле избежав того, чтобы меня затолкали обратно, я выдрался-таки на платформу и… остался на станции один. Поезд, грохоча, скрылся в туннеле, и от наступившей тишины у меня неприятно заложило уши.
Слышали когда-нибудь такую тишину, при которой человеку звук собственного дыхания кажется звуком урагана, а шелест одежды отдалённым топотом толпы? Я читал о таком в романах, а теперь слушал эту тишину на пустой станции метро, похожей на какой-то древний египетский храм.
Зачем-то стараясь наступать бесшумно, (скрип, треск и хруст при этом раздавались из под подошв ботинок страшные), я двинулся вдоль ряда одинаковых невысоких колонн, стоящих так часто, что с определённого ракурса они выглядели сплошной стеной. Миновав, где-то треть станции, я свернул и прошёл вглубь. Лес колонн и здесь был густым, но я знал, что в середине имеется свободное пространство. Что-то ждёт меня там сегодня?
Через пару-другую шагов колонны кончились. Почему-то мне показалось, что я заранее знал о том, что буду сегодня здесь и увижу именно то, что увидел. Это были четыре надгробия, четыре плиты драгоценного мрамора, какой бывает только в царских усыпальницах. Но те, кто лежал под этими плитами, не имели никакого отношения к царям или какой-либо знати. Они вообще не могли быть так похоронены, и тем не менее…
Да, недаром я сегодня взял с собой восемь конфет и подумал ещё, укладывая их в сумку, что это не для еды. Хорошо, что я их взял. Не знаю, имеет ли это какой-то смысл, но на душе стало чуточку, буквально на волосок, полегче, когда я положил две конфеты Пистис, две Елпис, две Агапи и две Софье.
Сделав это, встал напротив и долго смотрел на четыре прямоугольника, думая о том, что чувствовал император Адриан, когда на его глазах девочек 12-и, 10-и и 9-и лет избивали палками и поливали кипящим маслом? Как он воспринимал их крики? Как музыку? Наверное, он думал, что делает правильно, ведь эти «негодяйки» смели поклоняться не прекрасной богине-девственнице — Артемиде, а какому-то разбойнику и бродяге, казнённому за свои злодеяния на кресте.