Шанхай из дымной «глухомани Третьего мира» (термин из местной газеты) в начале 1990-х превратился в икону постиндустриальной революции XXI века, утыканную сверкающими башнями. В попытке угнаться за Шанхаем и другими китайскими мегаполисами началось возведение небоскребов по всему миру: рост на 402 % с начала тысячелетия – в результате за восемнадцать лет общее число зданий выше 150 метров и больше 40 этажей увеличилось с чуть менее 600 до 3251; к середине века таких башен будет 41 тысяча. Резкая вертикализация городского ландшафта проявилась по всей планете, от традиционных «низких» мегаполисов вроде Лондона или Москвы до стремительно растущих городов вроде Аддис-Абебы и Лагоса; везде ощущается маниакальное желание показать свою мужественность на фоне горизонта[3].
И хотя города активно поднимаются к небу, они не забывают отвоевывать новые территории. Старое разделение между центром города и городскими окраинами исчезло. Далекие от монолитности, от угрюмой стандартности, многие пригороды стали куда более урбанистичными с 1980-х, там появились новые рабочие места, увеличились этническое разнообразие, появилась уличная жизнь, расплодилась преступность и выросло употребление наркотиков – другими словами, они унаследовали многие достоинства и пороки исторического центра. Традиционный компактный город, окруженный «глухоманью» спальных районов, изменился, освободился и расползся во все стороны. Результат – метрополисы, которые занимают целые регионы. В экономическом отношении трудно обнаружить границу между Лондоном и юго-восточной Англией. Атланта, штат Джорджия, занимает почти 2000 квадратных миль[4] (Париж, по контрасту, занимает всего 40 квадратных миль[5]). Самый большой мегалополис мира, Токио, приютил 40 миллионов человек на пространстве в 5240 квадратных миль[6]. Но даже этот колосс окажется в тени того урбанистического региона, который планируют создать в Китае, образовав кластер из Пекина, Хэбэя и Тяньцзиня; он займет 84 тысячи квадратных миль[7], а его население составит 130 миллионов человек. Когда мы говорим о «метрополисе» XXI века, мы не имеем в виду деловой район Манхэттена или центр Токио – классическая идея мест, где обитают власть и богатство, – мы говорим об обширных, взаимосвязанных регионах, где города сливаются между собой.
Легко поддаться обаянию сверкающих, новых, самоуверенных городов. Стремление подняться над грешной землей всегда было привилегией очень богатых; это симптом желания сбежать с грязных, забитых людьми, шумных улиц внизу и найти тишину и покой в облаках. Согласно выводам ООН, трущобы и неформальные поселения, где не хватает базовых удобств и инфраструктуры, становятся «доминирующим и отличительным типом поселений» человечества. Будущий стиль жизни большинства представителей нашего вида связан с плотно застроенными без всякого разрешения, самоорганизующимися зонами вроде Мумбаи или Найроби, а вовсе не со сверкающими центральными кварталами Шанхая или Сеула, не с пышными особняками Атланты или Хьюстона. Сегодня миллиард человек – каждый четвертый житель города – обитает в трущобах, лачугах, фавелах, гетто, barrio, kampong, campamento, gecekondu, villa miseria, как бы ни называли эти районы незапланированной, самостоятельной застройки. Примерно 61 % всей рабочей силы – два миллиарда – зарабатывает на жизнь без всякого учета, в неформальной экономике, многие из них кормят и одевают растущее городское население, строят для него дома. Эта разновидность самодеятельного урбанизма заполняет бреши, оставленные городскими властями, которые просто не способны управиться с потоком новых жителей. Мы уделяем много внимания деятелям инновационной экономики, что процветают в центрах мегаполисов. Но есть и другие инноваторы, те, кто работает на самом дне, но благодаря тяжелой работе и изобретательности которых города могут существовать[8].
3
Jonathan Auerbach and Phyllis Wan, ‘Forecasting the Urban Skyline with Extreme Value Theory’, 29/10/2018, https://arxiv.org/abs/1808.01514.