Беспорядок лежит в основе всего городского. Подумайте о метрополисе вроде Гонконга или Токио, где небоскребы высятся над улицами, кишащими прохожими, рынками, маленькими мастерскими, продавцами уличной еды, ресторанами, прачечными, барами, кафе и магазинами всех сортов. Или представьте поселение вроде Дхарави, какофонию мегагорода, сцену постоянной, лихорадочной уличной активности, которая обеспечивает базовые потребности на расстоянии вытянутой руки. Как утверждала американо-канадская писательница Джейн Джекобс в 1960-х, городская плотность и уличная жизнь создают урбанизм, искусство быть гражданином. Районы, где можно ходить пешком, являются одним из ключевых ингредиентов в городской жизни. Затем подумайте о современных городах по всему миру, где торговля, легкая промышленность, жилые кварталы и офисные блоки тщательно отделены друг от друга. Во многих случаях это разделение функций производит убийственный эффект, оно делает города опрятными и симпатичными, но лишает их энергии. Проектирование может произвести такой эффект. Массовое появление автомобилей в частных руках – сначала в США потом в Европе, позже в Латинской Америке и Азии – фундаментальным образом изменило города. Скоростные шоссе облегчили субурбанизацию и развитие торговли не только за пределами городов, но и в центре: широкие дороги и акры автостоянок помогли убить то, что оставалось от городской жизни.
Когда мы говорим, что более 50 % населения Земли подверглось урбанизации, мы можем совершить ошибку. Большая доля современных жителей городов не ведут городской стиль жизни – под этим можно подразумевать, что они живут в похожих на поселки пригородах, где у них есть доступ к культуре, развлечениям, отдыху, рабочим местам, общественным пространствам и рынкам. Многие из этих пятидесяти с лишним процентов живут пригородной жизнью: или в изящном доме на одну семью, окруженном лужайками, или в одном из так называемых городов для понаехавших – возникших без всякого плана лагерей поселенцев, что могут лепиться к окраине быстро развивающегося метрополиса.
Проблема XXI века не в том, что мы становимся городскими существами слишком быстро, но в том, что мы не становимся в достаточной степени городскими. Почему это имеет значение? Не имело бы, будь мы столь щедрыми к планете, как нам нравилось думать. Факт, что 200 тысяч человек сегодня переехало в город, или то, что мы стали в большинстве своем городским видом около 2010 года, просто бросается в глаза. Но вся история к этому не сводится. Много более тревожным является тот факт, что хотя городское население удвоится между 2000-м и 2030-м, площадь, занимаемая бетонными джунглями, за тот же период утроится. Только за эти три десятилетия мы расширим нашу городскую экологическую нишу на площадь, равную ЮАР[11].
Это глобальное расползание заставляет города вторгаться на болота, в дождевые тропические леса, эстуарии, мангровые леса, на заливные луга и сельскохозяйственные территории – с опустошительными последствиями для биоразнообразия и климата. Горы передвигают для того, чтобы открыть дорогу тяжкой поступи урбанизации. Это буквально так: с 2012 года более 700 горных вершин безжалостно стерты с лица Земли в северо-западных районах Китая, а получившиеся обломки заполнили низины, чтобы создать искусственное плато, на котором воздвигнется новый сверкающий город под названием Ланчьжоу Нью Сити, отправная точка Нового Шелкового пути.
Китайские города – подобно американским несколько ранее – становятся менее плотными в центре, по мере того как дорожное и офисное строительство вытягивают людей из тесных старых районов, где все вперемешку, перемещая их в пригороды. Это часть глобального тренда на урбанизацию и застройку низкой плотности с опорой на автомобили. По мере того как люди становятся богаче, им требуется больше жилой площади. Если горожане Китая или Индии выбирают жить так же рассредоточенно, как американцы, то использование машин и потребление энергии приводят к росту выбросов углерода на 139 %[12]. Эпидемия коронавируса 2020 года и угрозы будущих пандемий могут снова развернуть тенденцию, побудив людей бежать из метрополисов, мест, где длинные периоды тотального карантина практически невыносимы и где риск заражения много выше. Если произойдет подобное, то экологический вред может оказаться серьезным.
В более жарком, сыром, неприятном климате города могут предложить способ справиться с проблемой. Как я демонстрирую в «Метрополисе», города – стойкие, гибкие сущности, способные реагировать на все разновидности катастроф, а мы – гибкий городской биологический вид, давно привыкший к давлению и возможностям городской жизни. Когда мы вместе, нам намного лучше даются инновации. В этом веке две трети главных метрополисов с населением более пяти миллионов человек, включая Гонконг, Нью-Йорк, Шанхай, Джакарту и Лагос, находятся под угрозой подъема уровня моря; многие города страдают от роста температуры и разрушительных штормов. Города – передовая линия нависшей над нами экологической катастрофы, именно по этой причине они должны быть на переднем краю борьбы с изменениями климата. Одна из наиболее примечательных черт городов – их способность трансформироваться. На протяжении веков города приспосабливались к климатическим изменениям, передвижению торговых маршрутов, новым технологиям, войнам, болезням и политическим потрясениям. Великие пандемии XIX века, например, повлияли на вид современных городов, поскольку привели к развитию гражданского строительства и санитарии. Пандемии XXI столетия также изменят города. По необходимости они будут адаптироваться и в будущем.
11
Karen C. Seto, Burak Günerlap and Lucy R. Hutyra, ‘Global Forecasts of Urban Expansion to 2030 and Direct Impacts on Biodiversity and Carbon Pools’,
12
Edward Glaeser, The Triumph of the City: how urban space makes us human (London, 2012), p. 15.