— Как вы думаете, друзья, — спросила она, наклонившись вперед, готовая к прыжку, — не посмотреть ли нам, как весь свет идет к чёрту?
Беспокойство в глазах Сентября потухло и уступило место выражению какой-то нежности. Никогда не смотрел он с таким удовлетворением на разъезд своих гостей. Он старался поймать взгляд Нинон, чтобы признательно улыбнуться ей.
Гости Иошивари, пьяные, веселые и шумные, танцуя спустились по лестнице. Нинон была впереди всех, на плечах своего кавалера. Все громко распевали последнюю песенку. Пела ее и Нинон.
Высоко, на ступенях лестницы стоял человек. Он засунул два пальца в рот и оглушительно свистел.
Толпа, танцевавшая в экстазе разрушения, толпа, только что разбившая машины, разгромившая заводы, притихла. Те, что стояли поодаль, придвинулись ближе. Было почти темно. Человека наверху лестницы трудно было разглядеть, а когда они узнали его, они не поверили своим глазам. Разве это мог быть Грот, Грот, сторож машины сердца, которого они убили?
Правда, он выглядел жалко. Кровь струилась у него по лицу из раны, которая несомненно убила бы всякого другого. Он выглядел страшно, он выглядел, как человек, который побывал уже в аду и снова вернулся на землю, чтобы рассказать, что происходит там внизу.
Зачем он пришел сюда? Хочет он требовать у них ответа? Пусть лучше откажется он от своей идеи! Они не собирались отвечать за свои поступки. Они стояли молча и недружелюбно смотрели на великана.
Но Грот был непохож на человека, требующего ответа. Язык едва ворочался у него во рту.
Внезапно наступила гробовая тишина, и в этой тишине раздался тихий и хриплый голос Грота.
— Где ваши дети?
Мужчины и женщины переглянулись. Что хотел он сказать? Где же могут быть их дети? Внизу, разумеется, в Городе Рабочих.
Но Грот покачал головой.
Женщины забеспокоились. Что это означает? Почему спрашивает он о детях?
Грот наклонился вперед. Он втянул голову в плечи. Он сжал свою голову руками.
— В Город Рабочих проникла вода. Город затоплен.
Никто не отвечал ему. Толпа застыла.
Грот зашатался. Он присел на ступени лестницы. Нет, они не убили его, хотя и бросили его лежащим замертво. Они пришел в себя, почувствовав на своем лице тонкую холодную струйку воды. Он долго не понимал, что собственно случилось. Но затем взгляд его упал на пробоину в бетонной стене; из пробоины текла вода. Это вернуло ему сознание.
Боже мой, что наделали эти обезумевшие глупцы. Они забыли, что к машине сердца присоединены 30 водокачек, беспрерывно отсасывающих воду. Они не понимали, что, разрушив машину сердца, они остановили водокачки и обрекли на гибель свои жилища и своих детей…
Да, теперь они поняли его. Да, женщины бросились на колени. Они рвали на себе платье. Они стонали: — Наши дети, наши несчастные дети!
Но внезапно одна из них поднялась — воплощение беспредельного горя, беспредельной ненависти. Крик её был громче, чем плач женщин, чем стоны мужчин.
— Во всем виновата эта ведьма!
Все обернулись к ней. Что она говорила? Во всем виновата ведьма? О ком говорила она?
И внезапно все поняли. Ведьма! Ведьма, которая обманула их, которая подстрекала их к восстанию, к безумию, которая пела песню о смерти машин, — она одна виновата во всем.
Ведьма… но где она? Внезапно её не оказалось. Она спряталась, она хотела уйти.
— На костёр! На костёр её! — кричала толпа.
Фредер предложил привести детей в Дом Сыновей. Нигде не могли они быть в большей сохранности.
Он подошел к Марии, которая стояла среди детей. Он притянул ее к себе.
— Не забудь, — сказал он, — что смерть, безумие, и нечто похожее на гибель мира прошли вплотную около нас. А я не знаю еще, какого цвета твои глаза, и ты еще ни разу не поцеловала меня сама.
— Милый, — ответила Мария, склонившись к нему, — уверен ты, что смерть и безумие уже прошли?
— Мы спасены, моя дорогая.
— Но другие?
— Ты отсылаешь меня, Мария? — спросил он нежно.
Она не отвечала, но она положила свои руки на его плечи и поцеловала его в лоб.
— Иди, — сказала она помолчав, — иди к своему отцу. Я пойду к детям, когда платье мое немного просохнет.
Фредер взглянул в глаза Марии и, не сказав ни слова, медленно поцеловал её руки. Она не отнимала их.
Голос Геймердинга, который звал Фредера, вернул их к действительности.
Фредер ушел.
Дети уже все были здесь. Большая дверь на улицу была еще открыта. Мария обернулась и беспокойно прислушалась. Какие странные звуки доносились сюда! Точно шум отдалённого морского прибоя, точно далекая гроза…