— Я знаю тебя, — сказал он беззвучно. — Ты — Геймердинг, ты был первым моим секретарем. Я был жесток к тебе, я рассчитал тебя, я обидел, я оскорбил тебя. Я прошу тебя простить меня. Мне жаль, что я был жесток к тебе или же к кому-нибудь. Простите меня, Геймердинг. Я уже десять часов не знаю, где мой сын. Я спрашиваю всех и каждого, я понимаю, что это бессмысленно. Но, может быть, может быть, вы все-таки знаете, где мой сын.
— Его схватила толпа, Джо Фредерсен!
— Его схватила толпа?
— Да… Они схватили его, потому, что они искали жертву, на которой можно было бы сорвать свое отчаяние. Ведь отчаяние и боль сделали их дикими зверьми, и они мечтали о мести.
— О мести? Кому?
— Девушке, которая подстрекала их.
— Дальше.
— Они поймали девушку, которую они обвиняют во всех ужасах. Фредер хотел спасти ее, потому что он любит ее. Тогда они схватили его, чтобы заставить посмотреть, как она умрет. Они развели костер и танцевали вокруг.
Джо Фредерсен, не говоря ни слова, бросился бежать вниз по лестнице. Он бежал, не переводя дыхания. Он бежал до самой соборной площади.
Там стоял костер, но толпа смотрела наверх, на верхушку собора, крыша которого сияла в утренних лучах солнца.
Джо Фредерсен остановился, точно наткнувшись на невидимое препятствие.
— Что такое? — пробормотал он.
— На крыше собора Фредер и Ротванг сцепились в отчаянной борьбе. Но вот Ротвангу удалось освободиться. Он тут же вновь кинулся за Марией. Теперь он висел, держась только руками за скульптурное украшение собора.
Он смотрел вверх в бесконечную синеву утреннего неба.
Он увидел там лицо Гель, которую он любил. Она походила на прекрасного ангела смерти, она улыбалась ему и коснулась губами его лба.
— Гель — сказал он, — моя Гель… наконец-то… наконец…
И его пальцы разжались.
Джо Фредерсен не видел его падения и не слышал крика потрясенной толпы. Он видел только одно: прекрасного молодого человека, который шел спокойными и смелыми шагами по крыше собора и нёс в своих руках девушку.
Джо Фредерсен коснулся своим лбом камней на площади. И те, что стояли возле, услышали плач, который вырвался из груди его, точно родниковая вода. И когда он опустил руки, все, кто стоял возле, увидели, что волосы Джо Фредерсена стали белыми, как снег.
ГЛАВА XXI
Джо Фредерсен пришёл к своей матери. Он снял шляпу. Она увидела его седую голову.
— Дитя, — сказала она беззвучно и протянула к нему руки. Джо Фредерсен упал на колени около своей матери и услышал её милый голос:
— Дитя мое, мое бедное дитя!
Джо Фредерсен долго молчал. Затем он заговорил. Он заговорил с пылом человека, который омывается святою водою, со страстью новообращённого, с восторгом освободившегося. Но когда он заговорил о своем сыне, голос изменил ему.
— Я бы хотел, — сказал он наконец, — чтобы ты видела его с Марией на руках. Мне казалось, что я впервые вижу его лицо. У него изумительное лицо, мать, и я знаю, ему удастся создать новый Метрополис с помощью тех, кто любит его!
— А девушка?
— Ты увидишь ее, мать. Ты скоро ее увидишь. И тебе покажется, что Гель воскресла вновь.
— А Ротванг умер.
— Да, мать, он умер…
Молчание…
— А в чем будет твоя жизнь, мое дитя?
— Я еще не знаю этого, мама! — ответил Джо Фредерсен. — Если бы мы жили тысячу лет тому назад, я может быть, пошел бы паломником в Святую Землю. Но что мне сейчас делать в Вифлееме или в Гефсиманском саду?.. И все же, может быть, я отправлюсь в далекое путешествие по улицам людей, которые ходят в тени. Я буду сидеть с ними, я научусь понимать их стоны и проклятия, в которые ужасная жизнь превратила их молитвы. Только понимая, можно полюбить. А из любви возникает воля к делу. Я мечтаю полюбить людей, мама, и я надеюсь, что найду дорогу к любви.
— Если ты серьезно думаешь об этом, мое дитя, — сказала старушка, — я дам тебе кое-что с собою в путь, чтобы ты не уставал и не терял бодрости.
Она начала перелистывать Библию и нашла в ней письмо. Она взяла его и протянула его сыну.
— Это письмо я получила от Гель незадолго до её смерти. Она просила передать его тебе, когда ты вернешься к себе и к ней.
Джо Фредерсен молча взял письмо.
В пожелтевшем конверте был один только тоненький лист. Гель писала:
«Я умираю и не знаю, когда ты прочтешь эти строки, Джо. Но я знаю, когда-нибудь ты прочтешь их. Я хочу дать тебе два напутствия, и Бог простит мне, что я пользуюсь словами из Его святой книги.