Что же это такое работа? Сладка она или горька? Возвеличивает она или унижает? Проклятие это или благословение? Венец или уничтожение?
Отсутствующим взглядом смотрел Фредер в лицо своего шофёра, который внезапно очутился перед ним и открыл дверцу его автомобиля. Но Фредер медлил. Внимательно всматривался он в лицо человека, которого отец его выбрал из тридцати тысяч желающих для личных услуг своему сыну, потому что он показался ему самым надежным, самым лучшим из этих тридцати тысяч.
Разве носит этот человек маску? Его лицо было так безлично, так тускло, так невыразительно.
Быстро, не раздумывая, с раскрасневшимся лицом сын Джо Фредерсена вступил в разговор с шофёром.
— Как ваши дела, Гейльбрунн? Довольны вы вашим местом? Довольны вы вашей жизнью?
Светопреставление, кажется, не произвело бы на шофёра большего впечатления, чем вопрос его молодого хозяина. Он испуганно посмотрел на него, покраснел, побледнел.
— Я в чем-нибудь провинился, господин Фредер? — растерянно спросил он.
— Нисколько, Гейльбрунн. Я спрашиваю только потому, что меня интересует, как вы живете. Как вы поживаете, Гейльбрунн? Вы женаты?
— Да, господин Фредер!
Фредер медлил. Он задумался.
Губы его искривились.
— По моим подсчетам, у вас должно оставаться очень мало времени для вашей жены, потому что я имею привычку заставлять вас днем и ночью ждать-себя.
— За это мне платят, господин Фредер, — ответил шофер.
Фредер покачал головой. Он смотрел мимо своего собеседника, вдаль. Он спросил:
— Есть у вас дети?
После маленькой паузы послышался спокойный ответ:
— У меня был ребенок, господин Фредер.
Глаза Фредера спрашивали:
— Ну, и?
Шофер продолжал:
— Он умер.
— Умер? — тихо переспросил Фредер. — Когда?
— Вчера были похороны, — вежливо ответил шофер. Фредер хотел что-то сказать, но промолчал. Он задумался.
Затем он сказал:
— Я вчера весь день не отпускал вас. Вы уехали в час ночи. Вы не могли, значит, похоронить вашего единственного ребенка?
— Служба прежде всего, — ответил Гейльбрунн.
Фредер отвернулся.
— Почему вы не пришли ко мне? Я, конечно, отпустил бы вас.
Гейльбрунн мешкал с ответом. А Фредер почувствовал: сегодня — да, сегодня я не отказал бы, но вчера, вчера я был еще другим человеком, вчера я не пережил еще того, что пережил сегодня…
— Я б хотел, Гейльбрунн, чтобы вы с сегодняшнего дня имели ко мне больше доверия, как к человеку.
— Слушаю, господин Фредер, — машинально, не понимая, ответил шофер. Он закрыл за Фред ером дверцы автомобиля и осведомился:
— Куда?
Фредер ответил, не задумываясь.
— К блоку № 105.
Лицо шофера выразило некоторое изумление. С блока № 105 начинался город машин. Особый город, населенный машинами.
Сын Джо Фредерсена никогда еще не приказывал везти себя туда.
ГЛАВА II
Перед Джо Фредерсеном стоял его первый секретарь с выражением человека, который знает, что он погиб. Джо Фредерсен задал ему вопрос, и он не умел ответить на него.
Измученные глаза этого не совсем уже молодого человека бегали по огромной светлой комнате, куда, казалось, сходились нервы всего мира. В единственном во всю стену — окне комнаты, точно в рамке, был виден Метрополис. Потому что комната, где Джо Фредерсен работал двадцать три часа в сутки, была расположена в куполе мощного здания, которое в Метрополисе и во всем мире носило название «Новая Вавилонская Башня».
Джо Фредерсен легко вздохнул. И первому секретарю показалось, что в это мгновение подписан его смертный приговор.
— Ну? — негромко повторил Джо Фредерсен.
Ничего не помогало. Так или иначе надо было ответить.
— Я ошибся, господин Фредерсен, — беззвучно сказал Эрнст Геймердинг.
— Гм….
Рука Джо Фредерсена бросила на блюдце карандаш, который он держал в пальцах.
— В последнее время вы довольна часто ошибаетесь, Геймердинг. Я не люблю этого. Я плачу моим людям за то, чтобы они ошибались возможно реже.
Первый секретарь хотел что-то ответить, но не успел, потому что в этот момент дверь, ведущая в переднюю, распахнулась так резко, что Эрнст Геймердинг вздрогнул и болезненно побледнел.
Джо Фредерсен не обернулся к человеку, который так бесцеремонно ворвался к нему. Он смотрел в лицо своего первого секретаря, и его рука вновь протянулась за только что отложенным карандашиком.