— Это не то же самое, что стать настоящей женщиной, — ответил Вайс. — По словам Хиршфельда.
— Верно, — сказал я. — И я, безусловно, буду изо всех сил цепляться за этот факт, когда в следующий раз заговорю с незнакомкой. Настоящими женщинами рождаются. Даже уродливыми. Остальное — просто засовывание фамильных драгоценностей поглубже в буфет. Но кто знает? Возможно, убийца настолько глуп, что отрезал себе интимные части. И когда мы его арестуем, обнаружим, что у него кое-чего не хватает.
— Никто не может быть настолько тупым, — сказал Геннат. — Ведь истечешь кровью до смерти.
— Мне казалось, вы говорили, что большинство наших клиентов — тупицы.
— Да, большинство. Но то, что ты описываешь, явное безумие.
— Таких психов нет даже в Берлине, — заметил Ганс Гросс.
— Возможно, парень подошел к этому краю ближе остальных, — заявил я. — И если в стремлении стать женщиной он отрежет себе мужское достоинство, точно избавит нас от необходимости отрезать ему голову.
Вайс рассмеялся.
— Я начинаю думать, что стакан шнапса — слишком много для Гюнтера. Не слышал от него столько слов, с тех пор как мы дали ему место в фургоне. И кое-что из этого даже имеет смысл.
Я опустил окно и глубоко вдохнул влажный ночной воздух. Меня опьянил не шнапс, а табачный дым: я понял, что если когда-нибудь стану детективом отдела по расследованию убийств, то мне придется поработать над своей привычкой курить. По сравнению с этими людьми, я был просто дилетантом. И начинал понимать, почему и у Эрнста Генната, и у Ганса Гросса голоса напоминали скрежет напильника. Голос фрау Кюнстлер, как и ее маникюр, больше походил на черный кофе.
— Извините, сэр.
— Нет, я люблю, когда мои детективы говорят, потому что, как ни удивительно, мне нужна пища для размышлений, какой бы странной и экзотической она ни была. В этой машине можешь говорить что угодно. И мне, и Большому Будде. Лишь бы это не задевало фрау Кюнстлер.
— Не беспокойтесь обо мне, — отозвалась та, снимая чехол со своей «Торпеды». — Я из Веддинга и могу сама о себе позаботиться.
— Но если ты все-таки заговоришь, постарайся делать это занимательно. Мы ненавидим скучных людей. И брось этого «сэра», пока находишься в фургоне. Мне нравится, когда здесь все неформально.
Окно автомобиля по-прежнему было опущено, поскольку меня подташнивало, дождь и прохладный воздух приятно ласкали лицо. Мы остановились на светофоре к юго-востоку от Александерплац, на Фридрихштрассе, сразу за «Джеймс Кляйн Ревю», который соседствовал с «Халлер-Ревю». Оба заведения были ярко освещены и выглядели полными жизни. Полными людей. Пьяных или обдолбанных людей с кучами денег. Едва ли кто-нибудь из них задумывался о взрыве на заводе «Вольфмиум» и о погибших рабочих, коих уже насчитывалось пятьдесят человек. По крайней мере снаружи фургона вечер пятницы проходил лучше, чем внутри. Взрывы смеха и какофония джаза доносились из обоих клубов, усиливая ощущение порока и невоздержанности, которое витало в воздухе. Между заведениями стоял «коричневый» из СА с коробкой для пожертвований, словно среди завсегдатаев кто-то способен был позабыть, что нацисты хотят закрыть все ночные клубы Берлина. Швейцар «Джимми Кляйна», высоченный русский по имени Саша с зонтом, не уступавшим размерами куполу Рейхстага, подошел к нашей машине. С угодливой улыбкой, в которой недоставало зубов, он наклонился к моему окну:
— Господа, почему бы вам не присоединиться? Заходите, могу обещать, что вы не будете разочарованы. У нас полностью обнаженные танцовщицы. Семьдесят пять голых девушек — больше, чем в любом другом берлинском клубе, — чья смелость и дерзость бесподобны. «Джеймс Кляйн Ревю» с гордостью представляет вечер без морали в двадцати четырех картинах потрясающего эротизма.
— Всего один вечер? — пробормотал Вайс. — Или целый десяток?
В этот момент Саша узнал меня. Мы были давними знакомыми, еще с моей службы в полиции нравов. Время от времени он становился ценным информатором.
— Ох, простите, герр Гюнтер, — сказал швейцар. — Не сразу понял, что это вы. Решили, значит, бизнесом заняться? — Он говорил о фургоне отдела убийств и его обитателях. Надо признать, что мы действительно напоминали компанию плакальщиков. — Хотите несколько бесплатных билетов? Сегодня вечером конферансье — Пол Морган. Как по мне, у него лучшие сальные шутки во всем Берлине.