– Китти, ты случайно не знаешь, куда поместили Проклятую Молли? Я ее всюду искал, но без толку.
– А тебе разве не сказали? Отправили в Мракотан. Когда банку стасиса сняли, оказалось, что Молли онемела. Феррариус пытался добиться, чтобы ее оставили в Карпетауне, пока она не пришла в себя, но мэр настаивал, а ректору, сам знаешь, почти все время плохо. Говорят, его перевезут в Столицу, к семье.
– Сегодня, в этот прекрасный день, мы благодарим тех, чье мужество и отвага помогли справиться с бедой, – вещал мэр. – Мы гордимся, что перед лицом опасности все мы – и те, кто сражался в Карпетауне, и те, кто пришел на помощь из Окружья, были едины! И сейчас я бы хотел…
Толпа взревела так громко, что мэру пришлось прерваться. Он замахал руками, пытаясь призвать к тишине, но шум только усиливался: по живому коридору к помосту шел Феррариус. Ректор приветливо улыбался и выглядел довольно бодро. Но когда он стал рядом с нами, стало понятно, что его бодрость того же урожая снегоягоды, что и моя. Не обращая внимания на речь мэра, Феррариус поздоровался с каждым, а Бусинку так даже обнял. Его руки были очень-очень холодными. Ректор стал так, чтобы прислониться спиной к перилам, и Натакар незаметно вложил ему в ладонь еще одну сердцевинку.
Вокруг ректора тут же собралась внушительная стая сердечек. Особо настырные лезли ему в лицо, и он пытался от них отбиться.
– Натакар, возьмите себе хоть немного! У вас же скоро выборы в Магистрат! – жалобно взмолился Феррариус.
Магистр щелчком костяной руки сбил отважное сердечко, которое рискнуло к нему подлететь.
– Спасибо, обойдусь. Рассчитываю на голоса иносущностей, я теперь у них за своего, – довольно ответил Натакар, успевая с умным видом кивать в такт речам мэра.
– Скажите, Натакар, почему я не могу отделаться от мысли, что вы неслучайно вместо себя отправили в Окружье девочку? Несчастный ребенок, плачет, родители могут погибнуть… А половина Совета – женщины.
– А мне все кажется, что вам ужасно нравилось стоять как статуя: мантия развевается, глаза горят. А половина студентов – девушки, – в тон ему ответил магистр, и ректор рассмеялся.
Мэр и Совет Окружья приступили к церемонии награждения, и вперед шагнула бравая синеносая команда. Они всё так же были пропитаны единым духом, от которого мэр морщил нос. Дальше мы по очереди выходили и получали свои медали и ленточки. Нас с Феррариусом награждали последними. Как и просила мама, я постарался не упасть в грязь лицом, но это было трудно из-за того, что неудачно ступил на больную ногу. Как сквозь туман послушал про величайшее мужество и героизм, а на скромности и достоинстве ректор взял меня за плечо и повел на место. Я покосился на Вайверин – она все-таки на меня смотрела! Потом председатель Совета зачитала благодарности иносущностям и сообщила, что вампир Щербатый назначен главным ночным патрульным всех трактиров Карпетауна. Так и знал, что он еще попьет нам кровушки.
На площади собралась огромная толпа людей, но еще больше – на улицах, на крышах, на Бесконечных Ступеньках. Весь город был сегодня здесь. Все жители и туристы, главные семьи Карпетауна, студенты и преподаватели Школы Магии, теперешние и бывшие. Мэр объявил минуту памяти по тем, кто пропал без вести или не выжил в эти тяжелые дни. Он передал награду жене и детям того самого мага-вышивальщика, который так волновался за них. Это он сумел разбудить Стражей раньше полудня. Вот только сам при этом погиб.
Над площадью нависла тишина. Мы в последний раз вспоминали тех, кто ушел в Единое, и отпускали их навсегда. Китти прошла вперед, подбросила связку браслетов, и они белыми птицами взмыли в небо. Я молча глотал слезы. Бусинка рыдала на плече у Феррариуса. Он присел на корточки и гладил ее по спине. Потом специально приглашенный хор спел Песню Вечности, и вперед снова выступил мэр Столицы:
– Как бы ни были тяжелы наши потери, давайте помнить, что все было не зря. Они помогли нам осознать, как важны помощь и взаимовыручка. Поэтому Окружье с готовностью берет на себя защиту Карпетауна!
Отдельные радостные хлопки выстрелами прозвучали в напряженной тишине. Ректор с тревогой посмотрел на Натакара, и тот горько улыбнулся: