Последние годы службы старого князя представляют собой тягостное зрелище государственный деятель, переживший самого себя; старый рутинер, который не знал никакого другого лекарства против бурлящего времени, кроме физической силы государства, которого его враги при дворе и в правительстве все больше изолировали; бессильно наблюдавший полный отказ всех государственных и управленческих механизмов, которые он представлял в течение сорока лет. Причем он не просто наблюдал, а еще и подгонял этот процесс. Национальные, свободолюбивые, социальные мотивы оппозиции были ему настолько чужды и противны, что он не делал разницы между многослойными и часто раздробленными мятежными движениями и тем самым лишал себя единственной возможности их приостановить. Везде существовала радикальная и умеренная оппозиция, как, например, в Ломбардо-Венеции: здесь венецианец Манин разработал программу реформ, которая предусматривала административную независимость от Вены, восстановление буржуазных свобод и выборное национальное представительство, но в то же время сохранение личной унии с Австрией. Однако Меттерних повторил свои старые слова, сказанные летом 1847 года, о том, что Италия - это чисто географическое понятие, и венское правительство упустило свой шанс, когда в 1847 - 1848 годах начались беспорядки, Манина в январе арестовали. В марте 1848 года разразилась революция, и Манин, выпущенный из тюрьмы, стал ее руководителем в Венеции.
Особенно сложной была ситуация в Венгрии; королевство - о чем уже упоминалось - само было многонациональным государством, в котором мадьяры составляли едва половину населения. Оппозиция была еще более разнородной и раздробленной, чем где бы то ни было: вопрос о независимости, то есть о характере взаимоотношений с Веной; религиозный вопрос, касающийся смешанных браков и вообще положения протестантов; вопрос о языке, то есть замене официального латинского языка на мадьярский; внутривенгерский национальный вопрос, например, противоречия между мадьярами и хорватами; затем вопрос о конституции, в котором противостояли друг другу старые феодальные магнаты, умеренные либералы, радикальные левые (Кошут) - все это в своей многогранности и противоречивости, отстаиваемое страстными, возбужденными людьми, не было учтено Меттернихом ни в его памятной записке эрцгерцогу Иосифу в 1844 году, ни в его "Афористических заметках о венгерских делах". И здесь венская политика "реформы сверху" потерпела полный провал, венгерская революция стала самой тяжелой и была подавлена в 1849 году только с помощью русского оружия.
В Галиции возмущение носило более сильный социально-революционный характер, чем в других частях империи: вопиющая привязанность к земле с трудовой обязанностью ("робот"), с полной правовой зависимостью вызывала особую ненависть еще и из-за того, что помещики были польскими дворянами, а "роботы" - украинскими крестьянами. Социально-революционное повстанческое движение этих украинцев (русинов) было направлено против польских верхних слоев и тем самым против их национально-революционных планов. Галицийский мятеж 1846 года, инициированный польским эмиграционным центром в Париже, начался как восстание национального польского верхнего слоя против Австрии и захлебнулся в социально-революционном восстании украинских крестьян против их мучителей. В подобных обстоятельствах Меттерних достиг своего последнего сомнительного политического успеха. На Венском конгрессе в 1815 году державами-преемницами Польши, то есть Австрией, Россией и Пруссией, была создана "Краковская республика". Будучи последним польским государственным образованием, остатком некогда большого королевства, этот город-государство приобрел для Польши символическое значение и стал вскоре средоточием польского национального патриотизма, местом сбора инсургентов. Еще в 1842 году Меттерних напрасно пытался добиться его присоединения к Австрии; теперь же под впечатлением краковского восстания в феврале 1846 года ему удалось заручиться согласием России и Пруссии на аннексию.
Опять-таки совершенно иначе, чем в упомянутых коронных землях, обстояли дела в Богемии - не в последнюю очередь потому, что страна короны чешских королей была единственным из всех габсбургских королевств, которое входило в старую империю и вследствие этого в 1814 году было включено в Германский союз. Здесь пересекались и пронизывали друг друга борьба за конституцию и борьба национальностей: абсолютистски-центристский курс Вены, оппозиция старых сословий правительству, напряженность между дворянством и патрициатом, противоречия между феодально-сословным богемским ландтагом и чешским национальным движением - все это вело к постоянному размыванию и пересечению фронтов. Четким отражением всего этого стала богемская революция 1848 года с ее сословно-консервативными, либерально-демократическими и социально-революционными элементами, со Славянским конгрессом, антинемецкими и антимадьярскими выступлениями. Пражское восстание в июне 1848 года, как и все восстания этого года, в значительной степени вдохновленное студентами, удалось подавить только военной силой, однако национальное движение чехов, которые действовали против своих меньшинств с той же суровостью, в которой они обвиняли немцев и венгров, больше нельзя было сдержать, и оно стало одним из разрушительных факторов дунайской монархии.
Когда распространявшаяся из Франции как лесной пожар Февральская революция в начале марта достигла Будапешта, а затем Вены, когда раздались первые выстрелы по толпе, когда начали линчевать чиновников, громоздить баррикады, поджигать фабрики и штурмовать участки ненавистной полиции, двор прибег к испытанному средству - принести народному гневу жертву, роскошную жертву, которая пришлась бы по вкусу в равной мере и жертвователям, и получателям жертвы. Обошлось без долгих размышлений, выбор дался легко, да его и не было:
Меттерних должен был уйти. Народные вожди требовали его отставки; эрцгерцогам и Коловрату это было как нельзя более на руку; бедному императору - безразлично. Когда почти 75-летний государственный канцлер напомнил, что он поклялся покойному императору на его смертном одре никогда не покидать его сына, но теперь считает себя освобожденным от клятвы, если этого желает императорская семья, и эрцгерцоги это подтвердили, князь объявил о своей отставке, а Фердинанд I заключил: "В конце концов, я суверен и сам могу решать. Скажите народу, что я со всем согласен". Сорок семь лет прослужил Меттерних габсбургскому государству, вывел его из глубочайшей пропасти во времена Наполеона, десятилетиями ответственно руководил им, полстолетия он был верным слугой династии, которая в этот день, 13 марта 1848 года, с облегчением от него избавилась. "Я выступаю против ожидаемого утверждения, - заявил он представителям граждан, которым он сообщил о своей отставке, - что я унесу монархию вместе с собой. Ни у меня, ни у кого-либо другого недостаточно крепкие плечи, чтобы унести монархию. Если монархии исчезают, то это происходит потому, что они сами сдаются".