Молодое поколение 1813 года и все молодые поколения после них хотели чего-то иного, чем квиетического административного государства или союза государств, который водили на помочах Австрия и Пруссия. Они хотели в своих странах свободного, либерального, парламентарного устройства, в большинстве своем они не были республиканцами (хотя были и такие), однако хотели государственного устройства, подобного британскому, ненавидели полицейско-осведомительский аппарат, цензуру прессы и политику сохранения малых государств, ибо – и это было другим направлением их стремлений – они хотели единого свободного конституционного государства всех немцев. Всем этим целям Меттерних объявил войну, ибо каждая из них и все вместе взятые предполагали изменения, передачу власти, беспорядок, даже революцию и гражданскую войну, что угрожало существованию дунайской монархии, Германского союза, каждому отдельному трону и миру в Европе. Он не был одинок; независимо от того, что он пользовался поддержкой своего императора и исключительным авторитетом и доверием у входивших в союз монархов и их правительств, самим фактом своего существования и положения он стал центром лагеря всех, кто был заинтересован в сохранении внешнего и внутреннего порядка образца 1815 года: дворян-землевладельцев, церкви, большей части офицерского корпуса и высшего чиновничества. При этом не обошлось без недоразумений и смешения фронтов. Так, церковь извлекала выгоды из своих отношений с государством при новом порядке, который после наполеоновской эпохи во всех союзных государствах был взят с боем и проникнут готовностью к компромиссу, полностью в духе либеральных идей времени, а конституционное движение везде шло ей на пользу; с другой стороны, романтики типа Фридриха Шлегеля, Адама Мюллера, Захариаса Вернера и другие сплотились вокруг Меттерниха, в котором они видели гаранта церковного, католическо-христианского мира и общества, что было в корне неверно. В противоположном лагере: торговая и промышленная буржуазия, образованная прослойка буржуазии – юристы, врачи, учителя; часть среднего и высшего чиновничества, множество студентов, профессоров, представителей прессы, литературы и искусства. Хотя иногда лагери пересекались, в основном они оставались постоянными; только во времена Бисмарка начались постоянно меняющиеся комбинации всех со всеми.
В течение сорока лет Меттерних олицетворял незыблемо-последовательное самосохранение внутригерманского порядка. С одной стороны – Вартбургское торжество с декламациями и сожжением книг (1817 год), национально-немецкими демократическими студенческими корпорациями, настроенные в германском национальном и конституционном духе университетские профессора, писатели, ученые (Фриз, Арндт, Геттингенская семерка, среди них Гервинус, Дальманн, братья Гримм), бессмысленное убийство Коцебу психически ненормальным студентом Зандом в Мангейме, Гамбахское торжество (1832 год) с зажигательными статьями в прессе и речами, нападение на караул во Франкфурте – дилетантская попытка восстания (1833 год); с другой, во всех союзных государствах – борьба за конституцию между правителем, правительством как исполнительной властью на одной стороне и парламентской законодательной властью на другой, причем все это – высокопарные слова, потому что характер работы и круг деятельности палат нужно еще было определить постепенно и в упорной борьбе, чтобы шаг за шагом отвоевать у давно устоявшейся всесильной власти государства пространство для действий. К конституционной борьбе этой эпохи следует отнести также “кельнские волнения” – продолжавшийся годами, подвергающий сомнению основы взаимоотношений государства и церкви спор о полномочиях между прусским правительством и прусским епископатом. В некоторых государствах, как, например, в Гессен-Касселе, Ганновере, но прежде всего в Брауншвейге дошло до настолько тяжелых конституционных конфликтов, что это затронуло “покой и порядок” всего союза. В Ганновере протест семи геттингенских преподавателей университета против нарушения конституции королем, их увольнение и высылка некоторых из страны (1837 год) стали сигналом к сопротивлению государственному и административному произволу, свидетельством существенного укрепления правового и конституционного государственного мышления. В Брауншвейге твердолобая абсолютистская позиция герцога привела к восстанию, интервенции союза и низложению монарха. Если учесть, что все эти конфликты доводились правящими до конца во имя “монархического принципа”, который был заложен в конституциях союзных стран, то лишь тогда можно понять, какой ущерб он потерпел по сравнению с продвигающимся вперед конституционализмом.