— Какие у тебя с принцем отношения?
— Обыкновенные... Он лезет ко мне, а я дрожу от одной только мысли, что могу стать наложницей в его гареме.
Марти пятерней почесал затылок и потянулся.
— Постарайся, чтобы наш дружок был здесь после полуночи. Нужно некоторое время, чтобы гости выпили, расслабились, начали веселиться... А потом никто и не обратит внимания на то, что вы решили уединиться... Ясно?
— Ясно, — буркнула я.
— Скажешь ему, что ты страшно боишься Олла, что эта обезьяна наводит на тебя ужас. Тогда он пошлет телохранителя подальше, а сам займется тобой, цыпочка.
Я только тяжело вздохнула.
— Я буду все время наблюдать. И если ты задумаешь меня обмануть, пощекочу своим ножичком.
— Не сомневаюсь.
Мне хотелось, чтобы он поскорее убрался. Одно присутствие этого ублюдка отравляло воздух. Меня даже замутило.
— Что-то мне здесь не нравится, — Марти сверлил своими голубенькими глазками. — Раньше, Мэвис, ты бузила, а теперь присмирела, со всем соглашаешься... К чему бы это?
— Да к тому, что я страшно устала — от ваших угроз, от ваших приказов, от ожидания того, что произойдет на пиру... Это можно понять?!
— Ладно, бамбина, недолго осталось... После полуночи все закончится, и ни о чем больше беспокоиться не придется. Я забуду твое имя.
— Скорее бы!
Он круто повернулся и вышел.
Да, все должно кончиться после полуночи: Пит Брук разберется с этим мерзавцем. Подумав так, я ощутила прилив сил и энергии. Пит поможет мне! А потом я освобожусь и от него и проведу свой отпуск так, как захочу! Может быть, поеду в Венецию или в Милан... Самое главное — меня никто не будет шантажировать и навязывать свое общество!
С этими мыслями я поспешила на террасу.
Первая, кого я заметила, была Джекки Крюгер. На ней тоже была короткая рубашечка, только нежно голубая с серебристой змейкой по подолу. Говорят, двум женщинам нельзя надевать одинаковые платья. Одна из них обязательно проиграет. Джекки сразу поняла, что проиграла, но не подала виду.
Амальфи был в темно-синем одеянии, ниспадавшем до пола. Он был таким забавным, толстеньким, кругленьким и изображал из себя важного господина. Амальфи разговаривал с Питом, а негодяй Марти Гудмен в противоположном углу болтал с Высокородной Памелой Уоринг. Эта дура напялила одеяние плакальщицы: черный хитон, перетянутый белой веревкой. Впрочем, Гарри, наверняка, хотел ей угодить и добился этого.
Джекки подошла ко мне:
— Хэлло, Мэвис! Кажется, на этом празднике нам уготована роль близняшек. Ты не находишь?
— Какая разница, кого мы тут изображаем. Меня больше волнует, что делать, если придется танцевать или, упаси бог, наклониться.
Джекки рассмеялась.
— Наклоняйся как хочешь. Если у кого-то в связи с этим и будут проблемы, то не у нас. Ты видела, как вырядилась наша Высокородная?
Она оглянулась, и вдруг лицо Джекки вытянулось. Я тоже посмотрела. На террасе появились Гарри и графиня.
— Кажется, нас задвинули в задницу, — сказала Джекки и тихо выругалась.
Что касается Гарри, то он, как и положено римскому императору, был ослепителен. На нем был костюм военачальника. Короткая одежда показывала, какие у Гарри крепкие загорелые ноги, какие рельефные мышцы. Широкий пояс подчеркивал атлетическое сложение. Через плечо Тиберия был переброшен пурпурный плащ. К этому можно добавить ясный взгляд, белозубую улыбку — и портрет готов. А вот графиня... Она была в розовом. Никогда не думала, что брюнеткам идет розовое. Тоненькие бретельки держали прозрачный лоскут ткани, драпировавший, но не прикрывавший грудь. Ткань колыхалась от малейшего движения, приоткрывая и пряча все прелести мадам Риенци...
Я понимала, для кого Карла надела этот туалет — для Гарри. Или он сам выбрал это одеяние? Я опять почувствовала себя деревенщиной, попавшей в высший свет.
Графиня вышла на середину террасы и громко хлопнула в ладони. Все замолчали.
— Синьориты и синьоры! Леди и джентльмены! Наш пир начинается. Его идея, как вы знаете, принадлежит нашему дорогому гостю Гарри, — графиня одарила принца широкой улыбкой. — Он явился вдохновителем карнавала и привез костюмы... Во дворе, по моей просьбе, накрыт стол. Насколько я знаю, в Древнем Риме трапезничать было принято на свежем воздухе. Слуг я отпустила, чтобы все мы чувствовали себя свободными и веселились до утра. А теперь я передаю бразды правления Тиберию. — Она положила руку на плечо Гарри, словно заявляя свои права на него. — Он наш повелитель и император.
— Благодарю, — Гарри едва заметно кивнул головой. Его высочество чувствовал себя в новой роли превосходно. Он оглядел своих «римлян» и остался доволен.
— Я — император Тиберий. Меня замучили дворцовые интриги. Власть — это страшное чудовище, которое требует все новых и новых жертв... Я давно уже подумывал удалиться на Капри и сделал это на сорок лет раньше, чем это предполагалось. Я еще полон замыслов, хотя все так же жесток и мрачен, — Гарри улыбнулся. — Карла любезно согласилась играть роль моей второй жены Юлии, дочери могущественного Октавиана Августа. Юлия много лет искала близости со мной и обрела ее только благодаря отцу, который добился моего развода с первой женой Агриппиной.
Он указал на Высокородную Памелу.
— Наше общество имеет честь приветствовать знаменитого историка Тацита, который сохранил для потомков события тех далеких лет, а также многие высказывания Тиберия и описал его кончину. Впрочем, этот историк вам больше знаком как мистер Амальфи!
— Надеюсь, что нашему Тациту не придется описывать наши последние часы пребывания на этой грешной земле, — сказала графиня.
— Я думаю, что опишу похождения богатых римлянок, — ответил Амальфи. — Жены императоров часто не уступали своим мужьям в разврате и пороке.
— Как видите, я не ошибся, когда выбирал жизнеописателя, — весело засмеялся Гарри.
— Вы хотите сказать, что старались распределять роли сообразно нашим характерам и наклонностям? — графиня что-то заподозрила и сердито сверкнула глазами.
— Давайте отнесемся к этим ролям с юмором, — ответил принц. — Это маскарад, не более. А теперь я хочу представить вам префекта Сеяна, — он повернулся к Питу Бруку. — Сеян — одна из самых зловещих фигур Древнего Рима. Тацит писал о том, что только с ним Тиберий бывал искренен, только ему доверял. Да, я проникся доверием к своему префекту, который впоследствии меня предал.
Лицо Пита было непроницаемым.
— Здесь есть и Калигула, — Гарри указал на Марти Гудмена. — Он сын Германика, которого в свое время усыновил Тиберий. Таким образом Калигула — внук Тиберия. Он провел свое детство в военных лагерях, где носил только военную одежду. Для него даже сшили специальные сапожки. Эти сапожки вызывали умиление у могучих воинов, поэтому они прозвали мальчика «калигулой», что означает «сапожок».
Марти не знал, как ему реагировать на такое, и на всякий случай потупился.
— Когда Калигуле минуло девятнадцать лет, его отец был уже в могиле, и Тиберий вызвал внука на Капри. Он терпел от меня издевательства, сносил все мои выходки и после моей смерти унаследовал мой трон. Впрочем, если обо мне говорили, что я со своей жестокостью и извращенным сознанием был на грани сумасшествия, то о Калигуле все твердили как о настоящем сумасшедшем. Надеюсь, что Марти таким не является, — и Гарри засмеялся.
Он приблизился к нам с Джекки.
— Здесь стоят две прекрасные рабыни любви, без которых не обходилась ни одна оргия. Этих очаровательных девушек император Тиберий держит на Капри исключительно для удовлетворения своих страстей.
— Ну и роль нам уготована! — фыркнула Джекки. — Все люди как люди, а мы — рабыни! Нам дадут хотя бы поесть?
— Конечно! Разумеется! Вы ведь любимые и желанные рабыни, а не тягловая сила и не поденщицы. Вас холят, кормят, одевают в красивые одежды. Вы должны развлекать императора и его гостей. Только помните, что император для вас — на первом месте, его приказы выполняются беспрекословно.