— Ты привез его. Я не могу поверить, что он и правда здесь, — кричала Лили, а слезы струились по ее лицу.
Сын смотрел на нее и улыбался во весь рот. Потянувшись к вороту ее рубашки, он сжал его маленькой ручкой. Лили светилась от восторга, глядя на моего ребенка. Я сделал глубокий вдох и почувствовал облегчение. Лили любила его. В моем сердце не возникло ни капли сомнения, что она станет заботиться о Джоне, как о собственном сыне.
— Я ничего не понимаю. Ты должен рассказать мне, что происходит, Меврик, — попросила она.
— Давай войдем в дом и дождемся Голиафа.
Забрав сумки с детскими вещами с заднего сиденья, мы с Лили вошли в дом. Девушка внимательно наблюдала, как я ставил багаж на пол. Мы просто сидели на диване, когда раздался звук байка Голиафа, свернувшего к дому. Лили вскочила и побежала ему навстречу к двери.
— Голиаф...
Лили остановила мужчину на пороге. Он посмотрел на Джона Уоррена у нее на руках, высматривая малейший признак того, что случилось что-то плохое. Наконец, он взглянул на меня, и увидел мою сломанную руку и синяки, покрывавшие все тело.
— Меврик, что, черт возьми, происходит? — спросил Голиаф, заходя в дом.
— Даже не знаю, с чего начать.
— Начни с того, что стряслось с тобой, — подсказала Лили, возвращаясь к дивану и усаживаясь возле меня. — Ты в порядке?
– Да... это пустяки. Доверился не тому человеку, вот и поплатился, — ответил я, старательно глядя в пол.
Я просто не мог взглянуть на девушку. Ирония в том, что я доверился ее сестре, и это было больше, чем я мог вынести.
— Ты собираешься просветить нас, зачем приехал? — спросил Голиаф.
Я обхватил голову руками, пытаясь найти верные слова. Через несколько секунд напряженного молчания, я запустил обе руки в волосы, стараясь совладать с нервами. Взглянув на Лили, я начал говорить.
— Не могу с ним так поступить. Я люблю его, Лили. Действительно люблю. Я люблю его так сильно, что понимаю — прямо сейчас я не могу дать ему всего, что ему нужно.
Ошеломленный всеми бушующими во мне эмоциями, я вскочил на ноги. Сердце рвалось из груди, и я метался взад и вперед. Мне нужно было заставить их понять. Им нужно знать, почему я так поступаю.
— Я подвел Хейли. Мне нужно было стараться больше. Я должен был защитить ее, но облажался, и теперь не заслуживаю Джона. Вдруг снова облажаюсь.
— Ты слишком строг к себе, Меврик. Хейли сама сделала свой выбор. Не ты. Никто не винит тебя, — Лили попыталась успокоить меня.
— Я виню, — перестав метаться, посмотрел девушке прямо в глаза. — Я должен был находиться с Хейли. Для нее. А вместо этого ее поглотила тьма, откуда никто не мог ее спасти. Я не допущу, чтобы то же случилось и с моим сыном.
— Я не понимаю. Что именно ты пытаешься сказать? — уточнила Лили.
— Я приехал посмотреть... спросить... — проглотил свою гордость вместе со своим разбитым сердцем, — я хотел узнать, не согласитесь ли вы с Голиафом забрать Джона Уоррена... и вырастить как своего. Я хочу стать всем, что ему нужно, но знаю, что этого мало. Я не дам ему того, что можете вы.
— Но почему сейчас? — спросила Лили и посмотрела на малыша, а ее рука нежно гладила его по голове.
— Много причин. Гораздо больше, чем стоит говорить. Просто скажу, что Джону не подходит та жизнь, которой я живу сейчас.
Картина того, как меня избивали вихрем пронеслась в моем мозгу, и я сморгнул воспоминание о боли, что следовала далее. Та боль и близко не походила на агонию, что я чувствовал сейчас, но она убедила меня, что поступаю правильно.
— Меврик, ты уверен? Ты должен знать, я хочу взять мальчика, но мне нужно убедиться, что ты уверен в своем решении. Я не перенесу, если снова его потеряю.
— Джон — для меня все. Сын — то единственное хорошее, что получилось у меня в жизни. Я ненавижу мысль о том, что потеряю его, но не могу облажаться и с ним. Малыш заслуживает большего.
— Меврик, если ребенок останется с нами, мы его усыновим. Ты согласен? — спросил Голиаф.
Лили удивленно оглянулась на него, в ее взгляде читалась любовь и недоверие. Легкая улыбка пробежала по ее лицу, когда до нее дошло, что именно он спрашивал. Теперь я понял, что Голиаф хотел забрать моего сына так же сильно, как и Лили.
— Хорошо. Я согласен, но хочу видеться с ним. Я хочу, чтобы он знал кто его отец, чтобы повзрослев, понял, почему я так поступил.
Я знал, что просил очень много, но и представить себе не мог, что не увижу его снова. Мне нужно было удостовериться, что смогу контактировать с сыном, или я просто не переживу.
— Тебе здесь всегда рады, Меврик. Я тоже хочу, чтобы Джон Уоррен знал тебя. Нужно быть особенным человеком, чтобы любя кого-то, отпустить, — Лили ответила мне со слезами на глазах.
— Хотел бы я, чтобы меня оказалось достаточно. Хотелось бы стать тем отцом, который ему нужен. Но я знаю, вы оба любите его, и сможете дать ему ту жизнь, что не могу я.
— Мы сделаем все, что в наших силах. Я даю тебе слово, — уверенно сказал Голиаф.
— Спасибо, что доверяешь его нам. Мы сделаем все, что сможем, чтобы он стал счастлив, — обещала Лили.
Джон потянулся к Голиафу. Мужчина подошел и взял моего ребенка из рук Лили. Малыш положил голову ему на грудь, словно делал так всегда. Обнимая крепче мальчика, Голиаф погладил его по голове и спинке.
Поцеловав Джона в макушку, мужчина сказал:
— Я рад, что ты вернулся, дружок. Мы скучали.
Я больше не мог этого выносить. Еще секунда, и я бы развалился на куски.
— Я уезжаю.
— Ты можешь остаться на ночь, — предложила девушка.
— Спасибо, Лили, но мне лучше ехать обратно. Дома кое-что происходит и моему президенту нужно, чтобы я вернулся. Я буду на связи.
— Ладно, но тебе здесь более чем рады. Дверь этого дома всегда для тебя открыта. Просто дай нам знать, когда захочешь повидаться.
— Я вернусь, даже не сомневайся. Если когда-либо понадоблюсь, просто позвони. Спасибо вам обоим. Я сердцем чувствую, что это правильно.
Я подошел к Джону и поцеловал его в висок. Положив руку ему на спинку, я минуту смотрел на него. Затем прижавшись к ребенку, прошептал ему на ушко: