Сломленный вероломством любимой и униженный хамством и физическим прeвосходством Атлета, Македонский пустился в глухой запой, заедая различные виды алкогольной продукции медикаментами из списка "А". Попутно овладевая женскими телесами, иной раз весьма сомнительного экстерьера.
Конечно, все вернулось на круги своя. Бесконечное полузабытие, Маленькая Принцесса и все-все. Как будто количество женских образов могло скрасить глубокое отчаяние Македонского.
«Завела роман. Открыто. Наверное, самозабвенно отдается своему избраннику и жадно целуется с ним на улице. Как она любит.." – горько думал он и шел за очередной бутылкой. Ему стало казаться, что это исключительно из-за Кисаньки он стал столько пить и уверял в этом всех своих собутыльников.
У Македонского шла носом кровь, случались сердечные приступы с похмелья, но он продолжал пить. Постоянно звонил Кисаньке с чужих телефонов: умолял, угрожал, проклинал, плакал. Но она неизменно говорила "нет".
В какой – то момент он решил бросить пить. Ведь, в конце концов, оставалась же Маленькая Принцесса. Только без Кисаньки и кайфа ее существование теряло всякий смысл. Македонского стал раздражать ее бесконечный и беспричинный смех, интеллект простейших приобрел очевидность; бесила лаковая сумка, бледные веснушки. Даже то, как она старательно ему отсасывала, покорно глядя снизу вверх, раздражало Македонского.
Он уже не сдерживался и резко высказывался в адрес Маленькой Принцессы. Пару раз она убегала из квартиры в слезах. Но неизменно назавтра возвращалась, чем злила еще больше.
И все нестерпимей становилась нехватка Кисанькиного присутствия. Ее неиссякающего чувства юмора, дразнящего запаха, чуть кривоватой, похожей на усмешку, улыбки.
И Македонский снова запил. Жизнь стала чуть-чуть поярче. По крайней мере, дни так не тянулись. Незаметно наступил сентябрь.
-6-
…Македонский с трудом разлепил глаза и у него сразу засосало" под ложечкой" – он проснулся в своей захламленной квартире, давно использующейся по пьянственно -блядственному назначению. А это могло означать лишь то, что он в очередной раз расстался с Кисанькой. Только, кажется, не в очередной, а в последний…
Через час Македонский вышел на поиски очередной порции выпивки. И нашел ее в лице Волосатого Друга, у которого они и сели уничтожать дешевое "бургундское". Вскоре пришла Маленькая Принцесса. Как всегда, слегка взволнованная от встречи с Македонским. Он все меньше уделял ей внимания и Маленькая Принцесса страдала.
Орал "Ленинград", который в обычной жизни Македонский не выносил. Волосатый Друг тряс сальной шевелюрой и периодически заголял филейную часть, чем вызывал истерический смех Маленькой Принцессы. Она постоянно поглядывала на Македонского и ждала, когда же он дойдет до кондиции и начнет целовать ее пьяно – слюнявым ртом, но Македонский что-то долго не пьянел.
Нудно звонил телефон, который все игнорировали. Наконец, Волосатый Друг, дабы хоть как-то разнообразить тупое просиживание дивана и полировку стопок, снял трубку.
Это была Кисанька. Выяснив, там ли Македонский, она безапелляционно заявила, что сейчас придет.
Македонский встретил ее у подъезда. Кисанька не подпустила его к себе, но улыбалась тепло. Поднимаясь вслед за ней, и глядя на туго обтягивающие зад джинсы, Македонский почувствовал такое сильное томление в паху, что пришлось выпустить из -под ремня длинную майку. Он сел рядом с Кисанькой и прижался небритой щекой к ее бедру. На протянутый стакан портвейна только отрицательно помотал головой.
«…хочешь я буду ласковой кошкой сидеть у твоих обнаженных ног…»
Он целовал ей пальцы и она не отнимала руку, смотрел в ее смеющиеся глаза и его собственные влажнели от переполнявших его чувств, усиленных алкоголем.
Маленькая Принцесса дрожала как осиновый лист, тонкая сигарета прыгала в пальцах, но никто не давал ей прикурить – не замечали. Узкие губы побледнели и на них застыла полуулыбка-полугримасса. И уж меньше всего в этот момент о ней думал Македонский. Он был бесконечно счастлив просто от того, что Кисанька появилась. Ему больше ничего не было нужно. Никого больше не существовало.
Такое блаженство продолжалось ровно столько, сколько понадобилось Кисаньке и Волосатому Другу, чтобы опустошить две бутылки портвейна. Потом она встала, накинула на плечо сумку и для Македонского мир стал рушиться. Опять появилось чувство осиротения и беспризорности.