Ущербность…
Ущербен месяц временами.
Ущербно понятое нами,
Но Невозможность передать сомненья
Не объяснить ни страхом или ленью.
Ущербен ты! Как месяц, временами.
И прячешь под забытыми словами
Ту осторожность. Как, ступая по стеклу,
Стекает время чрез воронку, ту.
Промеж – усилия, как ни были б отменны.
Всё ж тленны, безнадежны или бренны.
Вуаль метелей или кружево дождей,
Мишеней наважденье на воде,
Изъеден молью плат ночной тиши…
Заря в слезах, роса твоей души,-
Что б ни принять за правду иль браваду,
Иного не случится. И не надо.
Ущербен месяц временами.
Ущербно понятое нами…
Ольге…
У каждой красоты – двойное дно.
Как у окна – расстроив взора око.
Ты изнутри глядишься на одно.
А исподлобья, как по водостоку
Течёт надежда, наледью, как воском
И застывает. Со стыда иль просто?
Взирает, невзирая на весну,
Уговорит, растопит, как стараться?
То, что тебе неделями заснуть
Мешает. Ты пытаешься не сдаться…
И получается. Назад – вполоборота.
Глядишь во след себе. И тихо нота,
Что нараспев поётся ранней ночью,
Ей вторят грузные со снега облака,
Чуть ниже, в терцию, те тени, не нарочно
Бледнеют утром, а теперь, пока
Ты разрешишь себе на что решиться, -
То будет. То случится. То свершится.
Мокрый снег…
Апострофы, дефисы, тире, -
Мокрый снег в орфографии дока.
Но срываясь в рыданье потока,
В несъедобное снега пюре,
Он, всезнайство своё не скрывая,
Моет окна последних трамваев.
Скромно трёт невесомую раму,
Сочиняя куплеты. И драмы
В том не видит. Корректен и скромен,
И причина сторонних оскомин,
Ты, завистливый, ты травести.
А до срока уже без пяти…
Соловецкое эхо
Москва. Коломна. И.…иконы?!
Иконы тех могучих стен?!
Величье чьё и камня тонны
Веками давят леность тел.
Глаза святых на свет слезятся.
Блестят послушны воле тех,
Под кем – вздыхать, не сметь обняться,
А тут – толпа, паркет и смех…
Валун приник к другому камню,
Сыра замшелая щека…
С окон души сорвать по ставню,
Швырнуть на снег её – щенка…
Дециметровая забота
Для них потеряна теперь.
Но снится им, что входит кто-то
В ступенный локон, юркнув в дверь…
Где раз в неделю топят печи.
Где в Заполярье мёд и сад.
В едальне – шёпот, в кельях – свечи.
Всего-то, – сотни лет назад.
Пейзаж
Порывы ветра гонят птицу прочь
С холодной и надменной, хрупкой ветки.
Хрипит сугроб, звездой моргает ночь
И дятел до утра свои заметки
Писать оставил. А, расставив многоточья,
Взлетит, размять затёкшее крыло.
Пусть строчек мало, больше – междустрочья,
Зато то прочно, точно, набелО.
Так наметает подле камня снегом.
И чудится, что это на века.
Но время замирает пред забегом,
С молочной пенки в пену. Облака
На то вдали услужливо витают.
Сочувственно курсивом моросит
Та туча о которой знать не знают,
Но помнят, что случится, не спросив…
Памяти Анатолия Букреева
Ступенью Хиллари, у каждого своей,
Отдалены мы от своей вершины.
Учись жумарить8 по перилам дней,
Ползти вперёд почти что недвижимым
Не каждый сможет. Но сомнений переплёт
И беззащитные наивностью надежды
К траве цветущей голову нагнёт,
А не в согласьи с подлостью невежды.
Способный слышать неспособен ждать
Тех милостей случайных от погоды.
Не предавать, не льстить, ни угождать
Мы не умеем. Мы не той породы.
Антонимичное
Гравюра заснеженной ночи де-юре
Изнежена снегом вчерашним де-факто,
Минуя метели, приветствуя вьюгу,
С минутой на жизнь и с секундой антракта…
И шоры тумана, и вата затишья,
И вишня себя не почувствует лишней
Не чувствует ибо. В себя погруженье
Не требует тела, движений вторженья.
А снег всё сочится, прореха чуть выше
Той спутанной ветки, что кажется вишней,
Окажется ею, надеюсь, весной,
И – соком наверх. Не золой, не золой…
В раздумьях…
Неплотной вязки вязкий снег
Увяз, по пояс той берёзе,
Которой больно на морозе,
Глядеть на солнца яркий свет.
Невыносимо! Быть спесивым,
Играть в игру невыносимо
Тебе навязанной другим.
Да где уж нам тягаться с ним…
С морозом? С ветром, что с полян
Срывает ткань несвежих простынь?