Гучков не мог забыть того ошеломления, которое обрушилось на него, когда ему "посчастливилось" посмотреть в глаза новому Императору во время посещения им заседания в Государственной Думе в тот памятный день 1 марта. Александр Иванович был готов поклясться, что такого взгляда он у Михаила не видел никогда. Конечно, могла сыграть роль и гибель жены, и царская корона могла повлиять на образ мыслей, да и вообще обстановка тех дней не благоприятствовала душевному равновесию, но… Но не было в глазах нового царя ни боли утраты, ни ошеломления, ни какой-то суетливости. На Гучкова смотрел жесткий и решительный диктатор, готовый ломать и кроить под себя окружающий мир, не считающийся ни с родственными связями, ни с сословными привилегиями, ни с былыми заслугами, ни с чем вообще. Новый правитель России явно собирался идти к одному ему ведомой цели, не обращая внимания ни на что, и сметая с дороги всех, кто станет у него на пути.
И Александр Иванович ни секунды не сомневался, что новый Михаил никому ничего не забудет, не взирая на объявленную амнистию, которую сам Гучков считал стремлением нового царя притупить бдительность потенциальных врагов монарха. Поэтому нет сомнения в том, что столкновение с новым Императорам неизбежно, а значит, уцелеть в этой схватке сам Гучков сможет лишь нанеся удар первым.
Именно потому он сейчас в этом дворце, в этом зале и в этот неурочный час. Час, в который решается все.
ПЕТРОГРАД. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 5 марта (18 марта) 1917 года. Около полуночи.
Генерал Иванов дал знак телеграфисту и стал диктовать послание.
— У аппарата главнокомандующий петроградского военного округа генерал Иванов. Здравствуйте!
Связист отстучал сообщение и через некоторое время был получен ответ: "У АППАРАТА И.Д. НАШТАВЕРХА ГЕН. ЛУКОМСКИЙ. ЗДРАВСТУЙТЕ, НИКОЛАЙ ИУДОВИЧ!"
Нечволодов в свою очередь продиктовал:
— У аппарата премьер-министр генерал Нечволодов. Здравствуйте, Александр Сергеевич!
"ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ, ГОСПОДИН ПРЕМЬЕР-МИНИСТР! ГЕН. ЛУКОМСКИЙ".
— Нам бы хотелось еще раз уточнить некоторые моменты связанные с перевозкой войск в районе столицы. — Иванов взял нить переговоров в свои руки. — В частности меня интересует, есть ли варианты все же изыскать возможности для ускорения отправки из Петрограда запасных полков. Генерал Иванов.
Нечволодов удивленно повернул голову к генералу, однако тот не обратил на него ни малейшего внимания и, все с той же непробиваемой невозмутимостью, уже читал ответ Лукомского.
"БОЮСЬ, ЧТО ОСУЩЕСТВИТЬ ЭТО У НАС НЕТ ВОЗМОЖНОСТИ. КАК Я УЖЕ СООБЩАЛ, ВСЕ ПУТИ НА ДВЕСТИ ВЕРСТ ОТ ПЕТРОГРАДА ЗАНЯТЫ ВОИНСКИМИ ПЕРЕВОЗКАМИ НАДЕЖНЫХ ЧАСТЕЙ В СТОЛИЦУ И ХЛЕБНЫМИ ЭШЕЛОНАМИ. ГЕН. ЛУКОМСКИЙ".
Удивление Нечволодова переросло в крайнее изумление, когда Иванов продолжил развивать эту тему и предложил настаивать:
— Ненадежные части требуется архисрочно вывести из города. Можем ли мы это сделать приостановив движение войск с фронта и хлебных эшелонов в Петроград? Генерал Иванов.
Александр Дмитриевич не верил своим ушам. Упертый главком продолжает твердо гнуть свою линию, хотя буквально пятнадцать минут назад сам Государь назвал эту затею Иванова "ошибкой, которая ведет нас к катастрофе". Упертый безумец, похоже, отказывается признавать свои ошибки, даже если на них указал сам Император!
— Николай Иудович, что происходит? — Нечволодов буквально вскипел. — Государь не давал вам позволения…
ПЕТРОГРАД. ТАВРИЧЕСКИЙ ДВОРЕЦ. 5 марта (18 марта) 1917 года. Около полуночи.
Шептались между собой Милюков и князь Львов. Смерть генерала Алексеева спутала многие расклады и заговорщики, планировавшие сделать правителем России Великого Князя Николая Николаевича, потеряли мощного союзника.
Николай Николаевич (младший) был популярен в высших армейских кругах и многие рассчитывали на его возвращение, как минимум, на должность Верховного Главнокомандующего, а, как максимум, он многим виделся в качестве нового Императора. Сторонников этой идеи не смущало то, что для этого придется не просто сместить действующего Государя, но и вообще сменить всю царствующую ветвь Романовых.
Немало было сторонников у Великого Князя и в среде столичной элиты, желавшей сохранить не только существующие привилегии, но и получить новые преференции.
Правда, сам Николай Николаевич вел крайне осторожную, если не сказать нерешительную политику, стараясь явно не связывать свое имя с заговором, а, как бы, вынужденно уступая общественному давлению, которое должно было практически призвать его на царство.