К сожалению, я в своих записках не нашёл ответа на вопрос о том, сумел ли Кроули вызвать Демона Бездны. Зато наверняка мне известно другое: символическое путешествие к бессмертию нашего героя на этом не завершилось. Восемь месяцев спустя он вновь попытался пересечь Бездну и рассказал мне о новых приключениях в собственных сновидениях:
«Я находился в парке среди толпы. Мы подошли к маленькому строению: здесь жили и трудились монахи. В доме царили тишина и неподвижность. Люди разговаривали очень тихо. Один из них заметил, что я неправильно крещусь, описывая лишь горизонтальную планку креста, и произношу при этом благословение на иврите. Потом мы вышли из дома и группами по три человека, омыв предварительно обувь, продолжили свой путь. Я оказался в последней группе. Когда я вышел из домика, оказалось, что остальные успели уйти далеко вперёд. Повидимому, все уже пересекли реку в парке и спустились в ущелье, находившееся где-то справа. Я же отправился по тропинке, минуя ущелье. Лишь пройдя значительное расстояние я понял, что заблудился. Время от времени с противоположного берега доносились голоса. Я повернул назад и направился к ущелью».
Как и в предыдущем сне, здесь мы находим сочетание весьма примечательных ассоциаций. Монах — воплощение святости. Беседы приглушёнными голосами — прямое указание на книгу Блаватской «Голос безмолвия»:
«Истинный монах должен обладать таким уровнем сознания, такой душевной ясностью, чтобы вести беседы с птицами, — заметил мой пациент. — Легенды о святых, к которым стаями слетались птицы и сбегались лесные звери, я всегда воспринимал совершенно буквально. Таким ведь был и Франциск Ассизский. Думаю, птица, садясь на плечо человека, как бы узнаёт в нём высшее существо. Таким должен быть истинный монах».
Итак, в личности нашего героя соединились монах и чернокнижник. И в пути своём он шёл по двум тропинкам, религиозной и метафизической. Благословение на иврите и недоочерченное распятие — сигнал к тому, что наш адепт наконец-то может сойти с креста, на котором оказался во время инициации. Горизонтальная и вертикальная планки креста символизируют два начала: соответственно, интеллектуальное и генитальное. Предпочтение первому порождает вопрос: можно ли использовать низшую, сексуальную энергию в высших целях? Эта задача для него попрежнему остаётся нерешённой. Он всё ещё один и чувствует себя потерянным. Ущелье здесь — символ раздваивающейся личности. Но одиночеству должен скоро прийти конец. Болезненная рана в душе от разрыва между христианством и иудаизмом начнёт заживать.
«Иисус омывал ноги своим ученикам. Для меня ноги — символ понимания. Мой разум должен быть очищен заранее — до того момента, когда мне дано будет узреть моего бога. Возможно, омывавшие ноги не случайно собирались по трое. Это могло иметь какое-то отношение к Троице. Треугольник — метафизический знак: он означает, что путь мой близится к завершению.
Я всегда чувствовал, что мне не хватает духовной силы. Мне часто не удавалось то, что легко удавалось людям куда менее просвещённым и подготовленным».
Наш скромный чернокнижник явно приближался в своём развитии к какой-то важной вершине…
ТУРИНСКАЯ ПЛАЩАНИЦА: ИСТИННЫЙ ПОРТРЕТ ХРИСТА?
В массивном сейфе за толстой стеной рядом с алтарём туринского собора Св. Иоанна Крестителя вот уже на протяжении 250 лет хранится величайшая реликвия христианства — плащаница Христова: отрез льняной материи длиною 14 и шириною 3 фута, на котором отчётливо виден двойной отпечаток тела распятого человека.
Предполагается, что именно так оставил истинный свой портрет потомкам Иисус после того, как его истерзанное тело в поту и крови «было завёрнуто в льняные покрывала, пропитанные благовониями, как это принято у иудеев» и временно оставлено Иосифом Ариматейским и Никодимом в склепе Гефсиманского сада.
Верующие утверждают, что туринская плащаница и есть то самое покрывало, которое было обнаружено двумя Мариями на полу опустевшего склепа. «Пётр сохранил плащаницу, но ныне местонахождение её нам неведомо», — писал в IV веке Св. Нин.
Триста лет спустя плащаница объявилась в Иерусалиме (об этом пишет, в частности, епископ Аркуф), и находилась здесь около четырёхсот лет. В конце XI века реликвию обнаруживают вдруг в Константинополе. После разграбления города крестоносцами она исчезает, затем каким-то образом оказывается во Франции, после чего остаётся уже более или менее на виду у современных историков.