Ничто не могло подготовить ее к такому, к этому осязаемому нечто, наполняющему ее голову волнами удушливой кислой сладости, воздушной суповой ферменции прогорклой свинины, спелых персиков и сырного мускуса. Это не просто запах или вкус, или что-то еще, поддающееся восприятию. Шершни — воюющая какофония саранчи, и Твила задыхается, протягивает руку сквозь черноту, чтобы найти опору. От головокружения она моргает и щурится.
Ночь просачивалась сквозь грязные занавески над ванной — единственный прямоугольник с более светлой тьмой.
— Арлин?
Откуда-то спереди доносится прерывистое хныканье. Блестящий страх, сшитый на фоне мрачных оттенков цветов, которых Твила никогда не видела. Она делает шаг, нога задевает мягкую протекающую Арлин, мертвая девушка стонет и тянет себя в ванну. Затухающая часть сознания Твилы, запертая глубоко внутри лабиринта восковых шестиугольников, беспокоится о том, сколько всего осталось на полу, потому что все, к чему она прикасалась, все еще там.
Желудок Твилы урчит, когда она склоняется над ванной, и ее новый голод почти так же чудовищен, как звуки, доносящиеся из разорванного горла зомби.
В последние мгновения перед рассветом она идет одна по безмолвным улицам города, мимо дымящихся углей многоквартирных домов, брошенных машин и сотен других банальных зрелищ ушедшего апокалипсиса. Мертвецы знают ее, чуют противоречивую смесь теплого мяса и зелено-черной гнили, которая пятнает ее лицо, руки и одежду. Они лишь колеблющиеся тени, съежившиеся бродяги, мимолетные бойни. А живые — всего лишь слух на сонных устах ночи.
Шершни за глазами исчезли, а в голове так же тихо и спокойно, как утром. Из носа у нее капает мед.
Она достигает вершины холма, выходит на тупиковую улицу, и корвет «Бондо» бешено мчится через желтую разделительную линию. Дверца со стороны водителя открыта, потертая обивка вымокла до темно-бордового цвета. Твила садится на капот, и уже там, где деревья и крыши домов касаются неба на востоке, свет дает обещания, которые, как она знает, он не сможет сдержать.
Перевод — Эля Булгакова
Редактор (неважно кто) сказал: «Напиши мне историю про зомби. Ну, знаешь, в духе Джорджа Ромеро». Он не совсем так выразился. Я перефразирую. Это должен был быть мой «большой прорыв», но я и близко к нему не подошла. В общем, я написала историю про зомби, но не так, как Джордж Ромеро. «Когда близнецы устраивали вечеринку, приходили все». По-моему, это лучшее в рассказе.