— Пили все неправильно понял. Потом его обуяла жадность. Кстати, о фильме — я не фотогеничен. Со мной трудно работать. Позовите лучше Спилберга.
Вакахама не обратил на него внимание. Он продолжал говорить с Верховеном сквозь завесу дыма от кубанской сигары:
— А твой друг? Да. Что насчет него? — Он показал на Гамильтона кивком головы.
— Он не мой друг. Он не человек чести. Пусть с ним возится Стрейкен.
Стрейкен повернулся на своем стуле, чтобы лучше видеть Верховена. На его плечо тут же легла тяжелая рука.
— Что ты имеешь в виду?
— Перед твоим прибытием твой крестный отец сделал несколько интересных признаний.
— Что ты имеешь в виду? — снова спросил Стрейкен, глядя в потное лицо Гамильтона. Он не сомневался, что тот признается в убийстве Джона Фитцджеральда Кеннеди, если ему сунуть в рот эту дубинку.
— Мистер Вакахама интересовался, как мы нашли золото. Это же длинная история, ну ты знаешь. Он убежден, что золото принадлежит Японии. Он спрашивал, как мы узнали. — Верховен помолчал. Вакахама не пытался перебивать его. — Мистер Гамильтон не очень хотел помогать, пришлось его уговаривать, и тогда он все нам рассказал.
— Что, например? — спросил Стрейкен.
— Например, о запонках. Я должен сказать, Банбери, что не поверил тебе в «Схипхоле». На самом деле не поверил. Я честно думал, что ты хотел изнасиловать ту девицу.
— А теперь?
— А теперь я знаю, что она хотела отравить тебя. Может, даже насмерть.
— Ну, а он при чем? — Стрейкен кивнул на Гамильтона.
— Он сказал ей, как тебя найти. Твой крестный заключил сделку с этой женщиной, Ньюкрис.
— Сделку?
— Заткнись, Верховен! — в первый раз заговорил Гамильтон. В его голосе слышалась паника.
— Все правильно. Он их выследил, уговорил их назвать координату в обмен на подсказку, где они могут найти вторую запонку.
— Заткнись, Верховен! Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал Гамильтон.
Стрейкен посмотрел на него. Все было написано на лице его крестного отца. Верховен говорил правду.
— У Молли был сын, Эйдриан. Ты знал об этом?
Стрейкен тяжело смотрел на Гамильтона, и глаза крестного наполнились слезами.
— А теперь она умерла. Ребенок потерял мать. Ну, и как ты теперь себя чувствуешь?
Гамильтон отвернулся, избегая взгляда Стрейкена.
Вакахама сидел неподвижно, снова скрестив руки. Он был заинтригован, он наслаждался разворачивающейся на его глазах интермедией.
— Он пытался украсть его, Банбери. Он пытался украсть твое наследство. Он предал тебя. — Верховен тоже развлекался вовсю.
Слова Верховена стрелами пронзали Стрейкена. Худшие подозрения Стрейкена оправдались. Перед ним стоял человек, у которого на руках была кровь. Кровь Молли. Всего этого можно было избежать. Гамильтон был в той же мере виноват в ее смерти, как сам Стрейкен.
— Он все нам рассказал, Банбери. Он предал тебя, — снова повторил Верховен.
Красный туман заволок глаза Стрейкена. Не помня себя, он бросился на Гамильтона. Слепой от ярости, он сомкнул пальцы на горле крестного. Последнее, что он почувствовал, был сильный удар по голове.
71
Стрейкен пришел в себя на гауптвахте.
Это было странное небольшое помещение, сужающееся с одной стороны. Здесь не было никаких ковров. Только переборка и несколько стальных шпангоутов, которые тянулись вниз, к килю. Похоже, они сидели в самом носу. Гамильтон был рядом, его любимые башмаки сияли и были отполированы словно назло несчастным обстоятельствам, в которых он оказался. Стрейкен подумал, на всех ли подобных яхтах предусмотрены такие камеры, но потом решил, что нет, эта яхта, скорее всего, построена на заказ.
Стрейкен был закован в колодки, как средневековый преступник. Теперь он знал, каково пришлось его деду. История и вправду повторялась. Его руки и ноги были зажаты в металлические скобы, привинченные к стене и к полу. Смысла вырываться не было.
— Рассказывай, — сказал Стрейкен крестному отцу.
У них была уйма времени, и он хотел услышать всю историю сначала. На этот раз от самого Гамильтона.