— Прими! Их человек шестнадцать, двое на одного нашего. А что у нас? Эта винтовка образца 1891 года?!
— Дробь тридцатого,— уточнил Чижов.— А теперь сорок первый. Не так и много.— Он попробовал улыбнуться, но улыбка получилась довольно горькая.
Лукашик пренебрежительно взглянул на него и, не обращая внимания, продолжал рассказывать, как одеты немцы, чем вооружены.
— Надо уходить отсюда, пока не поздно,— будто подводя итоги, сказал Лукашик и пилоткой вытер пот се лба,— а то они перестреляют нас, как Кныша и Балуева.
Сержант Букатов, который до этого слушал молча, вдруг побагровел:
— Хватит, Лукашик! Что ты паникуешь, как баба? Не твое дело! Я тут командир! Как скажу, так и будет. Немцев испугался! В штаны наложил! Учитель еще мне нашелся!
— Прошу не оскорблять! — вскипел Лукашик.— Очень ты смелый... Пока ты перезарядишь винтовку, он в тебя двадцать пуль всадит.
— Ах, вот что? Ты трус, Лукашик,— закричал сержант и вскинул винтовку.— Ты паникер! Я поговорю с тобой иначе! Я...
Лукашика будто кто толкнул. Он тоже вскочил с земли, щелкнул затвором.
Но бойцы бросились к сержанту и Лукашику, встали межд ними. Внезапно со стороны деревни послал длинную очередь пулемет. Пули пролетели совсем близко, и все сразу присели и замерли. Немец дал еще две короткие очереди и умолк. Все сразу забыли о стычке.
Сержант Букатов, ни к кому не обращаясь и глядя в землю, сказал:
— Отставить споры! — И, подняв голову, обвел всех суровым взглядом.— Слушать приказ. Мы свою задачу выполнили и... возвращаемся. Идти на таком расстоянии от дороги, чтобы можно было заметить появление противника. В перестрелки не вступать. Ясно? Чижов и Лукашик, пойдете первыми. По одному, дистанция десять метров, шагом марш!
Пригнувшись, осторожно шли бойцы, время от времени поглядывая в ту сторону, где светлела серая полоса дороги.
Тяжелые колосья били в грудь, цеплялись за ремень винтовки, длинные стебли стлались наземь, белая солома под ногами смешивалась с песком, на глазах чернела.
Лукашик шел и думал о том, как калечит война все живое на земле — от растения до человека. Она развязывает инстинкты, и перед ними начинает терять силу человеческий разум.
Лукашик уже сам без сожаления начинал топтать рожь, зеленую, сочную картофельную ботву; потом месил сухой, поросший сурепкой пар, и ноги, казалось, шагали сами, а глаза не видели, куда он идет и зачем... Силы уходят, хочется пить, давно пора перекусить; а они все идут и идут, и не видно конца этой трудной дороге.
— Стой! — как из-под земли, донесся сзади хриплый голос сержанта.— Подтянуться...
Измученные бойцы понемногу собирались в кучку. Лукашику сразу бросилось в глаза, что у многих не хватает лопаток, противогазов, штыков.
Сержант тоже видел это, но молчал. Только челюсти его двигались, будто он жевал что-то.
— Винтовку никто не потерял? — язвительно спросил он наконец, когда подошли последние бойцы.— Предупреждаю: когда вернемся в часть, никаких разговоров о том, что было и что видели. Буду говорить я. Ясно? Пошли!
Вскоре они были на месте. Батальон занимал оборону по обе стороны шоссе и железнодорожной линии, выставив вправо и влево крылья-заслоны. Желтела свежевскопанная земля, замаскированная полынью, мятликом и ветками тополей. В ячейках полного профиля копошились бойцы. Тут же сушились портянки, бренчали котелки. Невдалеке дымила кухня. Вся группа направилась сразу к ней.
...Смеркалось. Укрывшись шинелями, прямо на земле спали бойцы отделения сержанта Букатова. Вдруг сквозь сон до Лукашика долетели слова:
— Комбат вызывает бойца Лукашонка.
Кто-то вблизи пробормотал под нос:
— У нас такого нет,— и, кряхтя, перевернулся на другой бок.
— А мне сказано, что есть! — уже на высокой ноте прозвучал молодой голос.— Лукашонок или Лукашик — черт вас знает! Живо к комбату!
Лукашик со словами «не дадут поспать» встал и потянулся. Потом протер глаза — в них будто песок попал.
— Пошли... Куда идти? — спросил он у подтянутого молодого бойца в хромовых сапогах.
— Иди за мной, быстрее.
Прошли метров двести и очутились перед входом в недавно построенный блиндаж в четыре наката, старательно обложенный дерном и замаскированный. Вход был завешен новой плащ-палаткой. Вестовой вошел первым, за ним, пригнув голову, ввалился Лукашик, нечаянно задев прикладом вестового.
Тот оглянулся и сердито цыкнул. Лукашик собирался сначала доложить комбату по всем правилам, но вестовой своим цыканьем сбил его с толку. Лукашик стоял навытяжку и молчал.
Капитан Фирсов, чернявый мужчина средних лет, сидел, ссутулившись, за столом из свежих неструганых досок и изучал карту. В землянке было тесно: всюду стояли ящики защитного цвета, чемоданы. На одном из них разместился полевой телефон.