— Кто вам разрешил? Сейчас же очистить машину! Слышите?
В ответ раздался дружный смех, посыпались шутки и брань. Вокруг полуторки столпились бойцы. Всем любопытно было поглядеть, чем кончится спор.
Как всегда, в такой массе найдутся любители острых ситуаций. Рослый боец в лихо сдвинутой на правый глаз пилотке, держа перед собой винтовку, подошел к человеку в синей гимнастерке и легонько толкнул его в поясницу. Тот повернулся и сразу полез правой рукой в карман брюк. Это было, видимо, подсознательное движение, но боец понял его и в ту же секунду приставил винтовку к груди человека в синем.
— Не цапай, не успеешь! — с угрозой прошипел он.— Дай-ка сюда, что у тебя там. Быстро!
Человек нехотя вынул черный наган.
— Вы не имеете права! — все еще не сдавался он.
— А ты имеешь? Документы! Чья машина? — Боец в пилотке набекрень схватил наган и еунул себе в карман.
— Что это такое? Где ваш командир? Я вам покажу! Я буду жаловаться! — уже плаксивым тоном закричал человек в синем.
— Не пугай! Что в машине? — не отступал боец.
— Казенное имущество! Вы не имеете права!
— Имеем, если на то пошло. Проверьте! — и боец махнул рукой тем, что сидели в кузове.
Те вмиг содрали брезент! Крик — трудно передать, чего в нем было больше: радости или злобы — вылетел из десятка грудей.
— А-а-а-х! Сволочь!
На дорогу полетели узлы — одеяла, перины, ковры.
— Браточки! — закричал боец из кузова.— Трофеи! Блюдечки, тарелочки! Ловите!
Он с треском раскрыл огромный рыжий чемодан и одну за другой подбрасывал вверх маленькие тарелочки, расписанные золотом. Они разбивались об асфальт с едва слышным в шуме голосов звоном, рассыпаясь на мелкие брызги.
Мясистое лицо бритоголового неожиданно исказилось и он заплакал.
По колонне прокатился смех. Наверное, давно бойцы не смеялись так искренне и так дружно, как теперь, глядя на слезы этого грузного здоровилы, который плачет из-за каких-то несчастных блюдцев.
Встревоженные задержкой, к машине пробирались командиры. Впереди шел коренастый капитан с наганом в руке, за ним протискивалось несколько лейтенантов. Бойцы нехотя давали им дорогу, Оглядывались и невольно отступали от машины.
За эти короткие минуты движение на шоссе остановилось, образовалась пробка. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в небе не послышался тревожный рев самолетов.
Они летели с юга, их было немного, но по тому, как они кружили, не придерживаясь строя, чувствовалось, что они высматривают что-то на земле. Первый круг над шоссе они сделали без единого выстрела, только зловеще чернели кресты на их крыльях. Образовав замкнутый круг, как карусель, они ринулись со второго захода на дорогу, залетая с тыла.
Пронзительный рев моторов прервался круглым и звучным взрывом бомбы. За первой посыпался целый дождь. Гул и взрывы, гул и взрывы...
Бойцы кинулись в поле, дорога вмиг опустела,— осталась только маленькая зеленая машина да несколько распластанных тел. Тела лежали недвижимо, а машина вдруг ожила, рванула с места и как-то неуверенно, зигзагами покатила по шоссе.
Лукашик полз по клеверу, стараясь как можно быстрее отдалиться от шоссе, и когда ему показалось, что оно далеко, лег на землю. Гулко стучало сердце. Пахло потом и клевером. Большой рыжий шмель спокойно перелетал с цветка на цветок, собирая мед, и его жужжание тонуло в гуле моторов и взрывах бомб.
Лукашик перевернулся на спину, увидел над собой, как экран, кусок чистого неба, расцвеченный по бокам ненатурально большими головками клевера, увидел, как перечеркивает этот экран незнакомый, чужой самолет, как он ныряет и как из-под его хвоста сыплются вниз блестящие шарики. Лукашик невольно зажмурился, услышал пронзительный свист, и совсем недалеко раздалось подряд три взрыва.
Он почувствовал, как под ним трижды вздрогнула земля, в уши ударила тугая горячая волна. Что-то посыпалось на лицо. Он машинально провел ладонями по щекам, стряхивая песок, и открыл глаза. Прямо на него что-то падало — какой-то комок, похожий на птицу, только бесформенный, поцарапанный, неестественно искореженный. Он кружился в воздухе, опускался не по прямой, а как-то зигзагом, как слетает с дерева лист при тихой погоде.
Шлеп!
Лукашик вздрогнул. Прямо на живот ему упал странный скрученный комок. С каким-то мифическим страхом Лукашик осторожно взял его и сразу понял, что это: то был узел от вещмешка, стянутый лямкой. Как ножом, его срезало осколками. Мелкие, точно зерна, они сидели в узле, и от них удушливо пахло тротилом, горячим железом и еще чем-то: не кровью ли, не свежим ли трупом, не смертью ли?